Наши проекты
Обсуждения
Н.М. Карамзин. "История государства Российского"
Н.М. Карамзин"История государства Российского" |
|||
Предисловие
Том 1: Том 2:
|
Том 3:
Том 4:
|
Том 6:
Том 7:
Том 8:
Том 9:
|
Том 10:
|
Когда Карамзин был назначен историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге: «Если меня не примут, то запиши меня». Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина дома нет, Карамзин спросил его: «А записал ли ты меня?» - «Записал», - «Что же ты записал?» - «Карамзин, граф истории»
Из записных книжек Вяземского
Зачем людям история? Вопрос этот, по сути, риторический, и ответ на него легко угадывается: извлекая уроки из прошлого, лучше понимаешь настоящее, а значит, получаешь возможность предвидеть будущее... Но
почему в таком случае по поводу нашей с вами истории существует столько различных
версий, и часто полярных? Сегодня на прилавках книжных магазинов можно найти
все, что хочешь: от сочинений маститых историков XIX столетия до гипотез из серии
«Россия — родина слонов» или всевозможных наукообразных «новых хронологий». Чтение одних рождает гордость за страну и благодарность автору за погружение в
красивый мир родной старины, обращение
же ко, вторым вызывает, скорее, растерянность и удивление с примесью досады (неужели и с историей нас все время обманывали?). Живые люди и их подвиги против
фантазий и псевдонаучных выкладок. Кто
прав — судить не берусь. Какой вариант чи-
тать, каждый может выбрать и сам. Но вывод напрашивается важный: чтобы понять,
зачем история, нужно сначала разобраться,
кто и как эту историю создает.
«Он спас Россию от нашествия забвения»
Первые восемь томов «Истории государства Российского» увидели свет в начале февраля 1818 года, а уже 27 февраля Карамзин пишет друзьям: «Сбыл с рук последний экземпляр... В 25 дней продано 3000 экземпляров». Тираж и скорость продажи для России тех лет небывалые! «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили», — вспоминал позже Пушкин.
А вот еще один характерный для тех лет эпизод. Федор Толстой по прозвищу Американец, картежник, бретёр, отчаянный храбрец и забияка, одним из первых приобрел книги, заперся в кабинете, «прочел одним духом восемь томов Карамзина и после часто говорил, что только от чтения Карамзина узнал он, какое значение имеет слово Отечество». А ведь это тот самый Толстой-Американец, который уже доказывал свою любовь к Отечеству и патриотизм беспримерными подвигами на поле Бородинском.
Чем же «История» Карамзина так зацепила читателя? Один из очевидных ответов дает П. А. Вяземский: «Карамзин — наш Кутузов двенадцатого года: он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас отечество есть, как многие узнали о том в двенадцатом годе». Но попытки написать историю России предпринимались и до Карамзина, однако подобного отклика не было. В чем секрет? В авторе?
Кстати, его-то как раз вниманием не обошли: историка хвалили и бранили, с ним соглашались и спорили... Чего стоит одна только характеристика «гасильник», данная историографу будущими декабристами. И все же главное — его читали, равнодушных не было.
«У нас не было еще такой прозы!»
Карамзин как историк мог и не состояться. Спасибо будущему директору Московского университета Ивану Петровичу Тургеневу, который разглядел в молодом симбирском щеголе будущего летописца России, «отговорил от рассеянной светской жизни и карт» и позвал жить в Москву. Спасибо и Николаю Ивановичу Новикову, просветителю, книгоиздателю, который поддержал, направил, показал Карамзину иные пути в жизни. Он ввел молодого человека в философское Дружеское общество, а когда понял его характер и склонности, определил издавать (а по сути — создавать) журнал «Детское чтение». В эпоху, когда детей полагали «маленькими взрослыми» и ничего специально детского не писали, Карамзину предстояло совершить переворот — разыскать лучшие произведения разных авторов и изложить их так, чтобы сделать полезными и доходчивыми «для сердца и разума» ребенка. Кто знает, может, именно тогда Карамзин впервые ощутил трудности родного литературного языка.
Язык наш был кафтан тяжелый
И слишком пахнул стариной;
Дал Карамзин покрой иной.
Пускай ворчат себе расколы!
Все приняли его покрой.
П. А. Вяземский
Подобные чаяния будущего историка оказались особенно созвучны Пушкину.Поэт, и сам много сделавший для того, чтобы «покрой иной» приняли и полюбили, метко выразил суть реформы: «Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова».
Главный усадебный дом в Остафьево. Комната Карамзина. Фотография 1907 г.
Переворот в русской литературе, несомненно, состоялся. И дело не только в языке. Каждый внимательный читатель наверняка замечал, что, увлеченный чтением художественной книги, он волей-неволей начинает сопереживать судьбе героев, становясь при этом действующим персонажем романа. Для такого погружения важны два условия: книга должна быть интересной, захватывающей, а герои романа — близки и понятны читателю. Сложно сопереживать олимпийским богам или мифологическим персонажам. Героями книг Карамзина становятся люди простые, а главное — легко узнаваемые: путешествующий по Европе молодой дворянин («Записки русского путешественника»), крестьянская девушка («Бедная Лиза»), народная героиня новгородской истории («Марфа-Посадница»). Уйдя с головой в такой роман, читатель, сам не замечая как, влезает в шкуру главного героя, а писатель на это же время получает над ним неограниченную власть. Направляя мысли и поступки книжных героев, ставя их в ситуации нравственного выбора, автор может повлиять и на мысли и поступки самого читателя, воспитывая в нем критерии. Таким образом, литература из развлечения превращается в нечто более серьезное.
«Предназначение литературы в том, чтобы воспитывать в нас внутреннее благородство, благородство нашей души и таким образом удалять нас от наших пороков. О люди! Благословите поэзию, ибо она возвышает наш дух и напрягает все наши силы» — об этом мечтает Карамзин, создавая свои первые литературные шедевры. Но чтобы получить право (читай: ответственность) воспитывать своего читателя, направлять его и учить, писатель сам должен стать лучше, добрее, мудрее того, кому он адресует свои строки. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы в чем-то... «Если вы собираетесь стать автором, — пишет Карамзин, — то перечтите книгу страданий человеческих и, если сердце ваше не обольется кровью, бросьте перо, иначе изобразит оно холодную пустоту души».
«Но это же литература, при чем тут история?» — спросит пытливый читатель. А притом, что все сказанное в равной степени можно отнести и к написанию истории. Главное условие — автор должен соединить легкий литературный стиль, историческую достоверность и великое искусство «оживлять» прошлое, превращая героев древности в современников. «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей Российской истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием, — писал сам Карамзин. — Тацит, Юм, Робертсон, Гиббон — вот образцы! Говорят, что наша история сама по себе менее других занимательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант». У Карамзина все это было. Его «История» — роман, в котором на место вымысла встали реальные факты и события русской жизни прошедших времен, и читатель принял такую замену, ведь «для зрелого ума истина имеет особую прелесть, которой нет в вымыслах». Все, кто любили Карамзина-писателя, охотно приняли и Карамзина-историка.
«Сплю и вижу Никона с Нестором»
В 1803 году указом императора Александра I уже известный в широких кругах писатель был назначен придворным историографом. Новый этап в судьбе Карамзина ознаменовался еще одним событием — женитьбой на внебрачной дочери А. И. Вяземского Екатерине Андреевне Колывановой. Карамзины поселяются в подмосковной усадьбе князей Вяземских Остафьево. Именно здесь, с 1804 по 1816 годы, будут написаны первые восемь томов «Русской истории».
В советское время здание усадьбы было переоборудовано под дом отдыха для партработников, а экспонаты из остафьевской коллекции передали в московские и подмосковные музеи. Недоступное простым смертным учреждение открывалось для посещения всех желающих раз в году, в июне, в пушкинские дни. Но и в остальное время бдительную охрану тревожили непрошенные гости: из разных уголков страны приезжали сюда благодарные люди, правдами и неправдами пробирались на территорию, чтобы «просто постоять» под окнами кабинета, в котором «творилась» история России. Эти люди словно бы спорят с Пушкиным, отвечая спустя много лет на горький упрек последнего в адрес современников: «Никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых двенадцать лет жизни безмолвным и неутомимым трудам».
Усадьба Остафьево - «Русский Парнас». XIX век
Петру Андреевичу Вяземскому, будущему члену арзамасского братства и другу
Пушкина, было двенадцать, когда Карамзин
приступил к писанию «Истории». Таинство
рождения «томов» происходило на его глазах и поражало воображение юного поэта. В
кабинете историка «не было шкапов, кресел,
диванов, этажерок, пюпитров, ковров, подушек, — вспоминал позже князь. — Письменным столом его был тот, который первый
попадется ему на глаза. Обыкновенный небольшой из простого дерева стол, на котором в наше время и горничная девушка в
приличном доме и умываться бы не хотела,
был завален бумагами и книгами». Жестким
был и распорядок дня: ранний подъем, часовая прогулка в парке, завтрак, и дальше —
работа, работа, работа... Обед порой откладывался на поздний вечер, а после историограф еще должен был подготовиться ко дню
следующему. И все это в одиночку нес на
своих плечах уже немолодой и не пышущий
здоровьем человек. «Постоянного сотрудника даже и для черновой работы не было.
Не было и переписчика...»
«Ноты „Русской истории" — отмечал Пушкин, — свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению». Действительно, в тридцать восемь не многие решатся оставить весьма успешное поприще литератора и отдаться туманной перспективе написания истории. Чтобы заниматься этим профессионально, Карамзину пришлось в кратчайшие сроки стать специалистом во многих вспомогательных исторических дисциплинах: генеалогии, геральдике, дипломатике, исторической метрологии, нумизматике, палеографии, сфрагистике, хронологии. Кроме того, для чтения первоисточников требовалось хорошее знание древних языков: греческого, старославянского — и многих новых европейских и восточных.
В сентябре 1862 года в Новгородском кремле был торжественно открыт памятник «Тысячелетие России». Монумент, созданный по проекту М. О. Микешина, стал своеобразной «историей России», отлитой в бронзе
Разыскание источников отнимает у историка много сил. Помогали друзья и люди, заинтересованные в создании истории России: П. М. Строев, Н. П. Румянцев, А. Н. Мусин-Пушкин, К. Ф. Калайдович. Письма, документы, летописи подвозили в усадьбу «возами». Карамзин вынужден был спешить: «Жаль, что я не моложе десятью годами. Едва ли Бог даст довершить мой труд...». Бог дал — «История» состоялась. После выхода в 1816 году первых восьми книг в 1821 году появился девятый том, в 1824-м — десятый и одиннадцатый; а двенадцатый вышел посмертно.
«Орешек не сдавался»
Эти слова из последнего тома, на которых смерть оборвала труд историка, с легкостью можно отнести и к самому Карамзину. Какими только эпитетами не наградили впоследствии его «Историю» критики: и консервативная, и подлая, и нерусская, и ненаучная! Предполагал ли Карамзин подобный исход? Наверное, да, и слова Пушкина, назвавшего труд Карамзина «подвигом честного человека», не просто комплимент историку...
Н. М. Карамзин был инициатором установления памятников выдающимся деятелям истории, в частности Минину и Пожарскому
Справедливости ради — были и похвальные отзывы, но дело не в этом. Выдержав суровый суд современников и потомков, труд Карамзина убедительно показал: безличной, безликой, объективной истории не бывает; каков Историк, такова и История. Вопросы: Зачем, Как и Кто при написании истории — неразделимы. Что вложит в свое произведение автор-Человек, то и получит в наследство читатель-Гражданин, чем требовательнее к себе автор, тем большее число людских сердец он сможет пробудить.
«Граф Истории» — не оговорка малограмотного слуги, а удачное и очень точное определение аристократичности нрава «последнего летописца» России. Но не в смысле знатности происхождения, а в изначальном смысле слова аristos — «лучший». Становись сам лучше, и не будет тогда так важно, что выходит из-под твоих рук: творение окажется достойным творца, и тебя поймут.
«Жить есть не писать историю, не писать трагедии или комедии, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, возвышаться душою к его источнику; все другое, любезный мой приятель, есть шелуха: не исключаю и моих осьми или девяти томов». Согласитесь, подобные слова странно слышать из уст человека, отдавшего написанию истории более двадцати лет жизни. Но удивление пройдет, если внимательнее перечитать и «Историю», и судьбу Карамзина или же попробовать следовать его советам: жить, любя добро и возвышаясь душою.