Назад| Оглавление| Вперёд

У очень многих россиян появляется чувство гордости за предков, когда они узнают: в XVII веке на Соловецких островах выращивались персики (в оранжереях, естественно), под Ярославлем и даже под Холмогорами — арбузы. Вот, мол, каков уровень сельского хозяйства на Руси! И кто это выдумал, будто Московия была страной отсталой?!

Беда в том, что эти факты говорят как раз не о высоком уровне развития экономики, и в числе прочего — о почти полном отсутствии рынка. Когда арбузы выращивают под Холмогорами, а персики на Соловецких островах — это, конечно, свидетельство искусного хозяйствования и высокого уровня агрономии. Но это еще и показатель того, что между разными районами страны нет прочных связей, а дороги остаются очень скверными.

Натуральное хозяйство заставляет выращивать на месте абсолютно все — потому что привезти труднее, чем вырастить. И в Британии века до XIV выращивали виноград и делали совсем неплохое вино — до тех пор, пока не стало выгоднее привозить вино с Юга Франции и из Италии.

Если уж испытывать законную гордость за предков, то скорее за то, что в XVII веке началось складывание рыночной экономики, и уже не абсолютно все приходится выращивать и изготавливать там же, где потребляется продукт. Появляются районы со своей особенной специализацией. Мелкая крестьянская промышленность существовала всегда — нужно же было кому-то делать колеса для телеги и целую телегу, бочки, оглобли, резать деревянные ложки и миски. Должен же был кто-то ткать холсты разной толщины и плотности, шить из них одежду, выделывая для нее пуговицы и окрашивая ткань в разные цвета. Для самого что ни на есть простенького крестьянского хозяйства необходимы были и железные изделия, порой довольно сложные (те же сошники, надеваемые на рабочий конец сохи, взрыхляющий землю), и керамические горшки, и иконы, и выделанные кожи, сшитые в конскую упряжь, кнут, полость для езды зимой и так далее. Если есть русская печь (а существование без нее невозможно на большей части Московии), значит, должен быть тот, кто сформует и обожжет кирпичи и сложит из кирпича саму печь.

Традиционно все эти изделия делал каждый хозяин сам для себя; самое большее, существовали умельцы, делавшие что-то необходимое для всей деревни.

Теперь эта мелкая крестьянская промышленность становится товарной — по крайней мере какая-то ее часть.

Появляется такое понятие, как важские сукна, ярославские холсты, вяземские сани, решминские рогожи, белозерские резные ложки, тульские самовары.

Все эти центры промышленности возникали на основе местного крестьянского производства, и то же самое можно сказать о центрах железоделательных производств. Но железо, конечно же, ковали в основном там, где можно было выплавлять из болотной руды низкосортное железо, а из него — уклад-сталь, и уже очень различного качества.

Основной центр железоделательного производства сложился в уездах к югу от Москвы: Серпуховском, Каширском, Тульском, Дедиловском, Алексинском. Тульское железо и серпуховский уклад были известны далеко за пределами этого района.

Второй центр железоделательного производства — это Север: Тихвин, Заонежье, Устюжна Железнопольская. Сошники, сковороды, гвозди, ножи, топоры, скобы из Устюга в Москве, Смоленске, Ярославле.

В XVI веке ничего подобного еще не было, а в XVII веке замкнутость отдельных районов страны разрушается быстро, и вот уже Поволжье славится выделкой кож, Поморье — солью и изделиями из дерева, Смоленск, Новгород и Псков — льняным полотном, и все эти районы начинают торговать между собой, обмениваться своими изделиями.

В XVII веке появляются такие знаменитые центры народного художественного производства, как Хохлома и Гжель.

Хохлома, село в Нижегородском уезде, — только центр промысла, распространенного во многих селах. Выточенные из дерева предметы в этих селах умельцы грунтовали раствором глины, сырым льняным маслом и порошком олова, а по выгрунтованному слою наносили свободный растительный орнамент — плод творческой фантазии автора. Потом изделие покрывалось лаком из льняного масла и закалялось в печи при высокой температуре. Искусство мастера состояло в том, чтобы хорошо обжечь лак, но не повредить изделие.

Чтобы жить вытачиванием предметов из дерева, их окраской под золото и росписью, необходим был рынок; нужно было желание множества людей по всей Московии, а то и за ее пределами покупать нечто подобное.

В селе Гжель Раменской волости Московского уезда стали делать керамические изделия — и посуду, и полные народного юмора керамические фигурки на лубочные темы. И «черные» изделия — простую керамику, и «муравленые» — поливные керамические изделия.

Чтобы этим жить, опять же необходим рынок.

Но еще более ярким признаком «полусредневекового» состояния общества является лубок. Сам этот вид искусства появился в XV веке в Европе и начинался с производства дешевых бумажных иконок, потребитель которых — крестьянство и небогатые горожане. Правда, очень быстро появились и лубки, повествующие о баталиях, исторических событиях, природных катаклизмах и т.д. На Московской Руси лубок появляется в середине XVII века, как видно, общество становится подобным обществу Франции XV века, пережившему Столетнюю войну; обществу, научившемуся не только быть пассивной массой подданных, а уметь самому сажать на престол королей.

До начала XIX века славилась Макарьевская ярмарка, в 88 верстах ниже Нижнего Новгорода, у Макарьевского монастыря. Лежащая на средоточии сухопутных дорог из разных частей страны и на важнейшем для Московии водном пути по Волге, ярмарка заработала еще при Иване IV, и даже в Смуту каждый июль на нее собирались купцы (хотя в Смуту, конечно, и купцов было немного, и из дальних мест мало кто собирался под Нижний). В 1816 году пожар уничтожил большую часть деревянных строений на ярмарке, и с 1817 года торг перенесли в Нижний Новгород. Сто лет, до 1917 года, и во времена НЭПа, в 1921 — 1929 годах, собиралась Нижегородская ярмарка. Как свидетельствует авторитетный источник, «в СССР изменились структура и методы торговли. После 1929 Н. я. не организовывалась».

Но коммунисты выдавали желаемое за действительное. Нижний Новгород и сегодня — мощный центр торговли (в том числе и международной); в нем заключаются сделки огромного масштаба и.значимости, и я совершенно не уверен, что о Нижегородской ярмарке, прямом преемнике Макарьевской, можно говорить только в прошедшем времени.

Но именно с 1620-х годов, с годов правления Михаила Федоровича, Макарьевская ярмарка становится таким масштабным явлением. В конце XVII века оборот Макарьевской ярмарки мог составить 80 тысяч рублей — сумму, неправдоподобно громадную по тем временам. Словно ручейки товаров и денег текут из разных концов страны, перекрещиваясь близ Макарьевского монастыря. Из Поволжья везут рыбу, выделанные кожи и соль, из Поморья — соль и деревянные изделия, из Сибири — пушнину и металл; из срединных областей Московии, где урожай удался, — зерно; из Новгорода и Пскова — полотна, из центров народного творчества — те самые гжель и Хохлому, из Серпуховского уезда и Устюга — изделия из железа. А тут еще по Волге прибывают иноземные купцы — из стран Закавказья, из Персии, Средней Азии, Северной Индии. Давно ли Индия была страной невероятной и загадочной? Давно ли Афанасий Никитин открывал ее для московитов? А вот теперь индийские купцы торгуют здесь же, на Макарьевской ярмарке, и, чтобы увидеть живого индуса, не надо «ходить за три моря».

На Урале с 1647 года собирается ярмарка в пашенной и торговой слободе Ирбит. Сама слобода совсем молодая, основана в 1631 году, но это совершенно не мешает новой ярмарке набирать обороты стремительно — в очень уж удобном месте поставлена Ирбитская слобода. До построения Сибирской железной дороги, то есть до конца XIX столетия, оборот Ирбитской ярмарки устойчиво был вторым по объему после Макарьевской, потом Нижегородской. И в годы НЭПа, в 1922—1930 годах, эта ярмарка еще работала; это потом уже наступило время, когда «в СССР изменились структура и методы торговли».

«Как известно», допетровская Русь была страной очень дикой, отсталой и позарез нуждалась в реформах Петра и в просвещении ее Европой. Но вот интереснейшая деталь: Торговый устав 1653 года предусматривает полное уничтожение внутренних пошлин! С этого времени купец может везти товар из любого конца в любой конец Московии, преодолевать любые границы между бывшими княжествами или боярскими вотчинами, и никто не имеет права взимать никаких пошлин с его товара. Платится одна-единственная, универсальная торговая пошлина — 10 денег с рубля; при том что в рубле считали 200 денег, пошлина составляла всего 5% с покупной цены товара.

А в «передовой» Франции того же времени торговлю невероятно тормозили внутренние пошлины! Королевское правительство сохраняло их вполне сознательно, чтобы дворянство, особенно крупные феодалы, могли бы кормиться за счет презренного «третьего сословия», паршивых купчишек. Эти внутренние пошлины составляли до 30% покупной цены товара и существовали до самой Французской революции 1789 года. Чтобы уничтожить эти остатки Средневековья, потребовалось поднять восстание против короля, ввергнуть страну в страшнейший хаос, истребить до миллиона человеческих существ, поставить под сомнение само существование Франции как суверенного государства. А в Московии тот же самый переворот происходит совершенно бескровно, введением Таможенного устава, который «царь ввести повелел, а бояре приговорили», и притом при полном согласии всего остального народа.

Я не буду играть словами, пользоваться случаем, чтобы доказывать — Московия более передовое государство, чем Франция! Разумеется, это далеко не так. Но хотя бы в некоторых отношениях Московия — государство, вовсе не так уж далеко отстоящее от самых передовых стран Европы. И уж во всяком случае, это «Новомосковское царство», государство первых Романовых, никак не средневековое государство. Это страна, правительство которой хорошо понимает выгоду торговли, помогает своим купцам внутри страны и ограждает их интересы от посягательства купцов других стран протекционистскими тарифами.

XVII век — время появления в Московии и крупного производства.

В Европе едва ли не важнейшим признаком развития капитализма стало появление мануфактур: крупных производств, где множество людей работали вместе, производя общий товар, и где началось разделение труда: производство продукции ловко разделялось на множество отдельных операций.

Скажем, тачание сапогов... Ремесленник делает все — и раскраивает кожу, и замачивает ее, и вырезает каблук, и сшивает, и склеивает, и приколачивает готовый каблук. А в мануфактуре один мастер раскраивает кожу, другой замачивает, третий сшивает, четвертый клеит, и только пятый, работая совершенно независимо от всех других, приколачивает каблук. В результате люди специализируются, обучаются быстрее и быстрее производить одни и те же элементарные операции, и дело идет гораздо быстрее. В Италии XV века считали, что за то время, когда 10 ремесленников, работая каждый сам по себе, изготовят по паре сапог, 10 рабочих мануфактуры изготовят 15 или даже 20 пар.

Мануфактуры в Европе стали очень большим шагом к механизации производства, к введению машин: ведь заменить ремесленника, который делает сам все операции да к тому же сам покупает сырье и приносит на рынок продукцию, не сможет даже современный промышленный робот. Но заменить человека, который делает какую-то элементарную операцию, машина вполне в состоянии.

А кроме того, необходимость организовывать крупное производство мануфактур стала одним из шагов в развитии европейского капитализма.

В Европе государство давало капиталистам заказы и считало выгодным, если крупные мануфактуры поставляют порох, льют пушки или валяют сукно для государственных нужд: выходит дешевле, и к тому уже государству не нужно самому заботиться о налаживании производства, закупках сырья, поддержании дисциплины... то есть не нужна армия чиновников и можно сэкономить еще и на них.

В Московии государство могуче, а общество слабо. Государство само организует казенные мануфактуры. В начале XVII столетия на Пушечном дворе в Москве построили «кузнечную мельницу», чтобы «железо ковать водою», в двух каменных строениях вместо прежних деревянных.

Тогда же построены две казенные «пороховые мельницы», а давно существующие мастерские Оружейной, Золотой и Серебряной палат очень расширены.

При Михаиле Федоровиче заведены швейные казенные мануфактуры: Царская и Царицына мастерские палаты, ткацкая мануфактура — Хамовный двор в Замоскворечье, в Кадашевской слободе, и шелковая мануфактура — Бархатный двор.

Этот Бархатный двор быстро заглох, потому что царские чиновники не умели толком ни организовать производство, ни торговать готовой продукцией. Задумана-то мануфактура была как способ дать деньги вечно безденежной, постоянно нуждавшейся казне, да только получилось куда хуже, чем было задумано. Неслучайно же и в те времена считалось, и сегодня считается, что всякое производство в частных руках эффективнее.

А вот Хамовный двор, ткацкая мануфактура, оказался куда как жизнеспособным. Появился даже термин «Кадашевское полотно», и считалось это полотно ничем не хуже, нежели голландское. Между прочим, так считали и сами голландцы!

За 76 лет, между 1613 и 1689 годами, возникло до 60 дворцовых мануфактур, из которых до конца XVII века дожило не более половины. Некоторые ученые полагают, что эти предприятия вовсе и не были мануфактурами: на них использовался принудительный труд подневольных дворцовых крестьян, у них не было стабильной связи с рынком. Но, во всяком случае, если даже мануфактуры были и «ненастоящие», это были крупные производства, и они уже своими размерами создавали совсем иное, вовсе не средневековое отношение к труду.

А кроме того, на Московской Руси появились и купеческие мануфактуры — уже совершенно такие же, как в Европе. Так сказать, мануфактуры без малейшего изъяна, самые что ни на есть доподлинные.

Такими мануфактурами стали в XVII веке традиционные промыслы Руси: рыбные и соляные промыслы низовьев Волги, Севера. Организовывали эти промыслы купцы, вкладывавшие свои капиталы и прекрасно умевшие объединять эти капиталы, делая «обчества» на паях. Эти «обчества», где учитывался вклад каждого и каждый получал доход по вкладу, только одним отличались от акционерных обществ Европы: менее строгим учетом, менее жесткой формализацией. На Западе предприниматели регистрировали новую компанию как юридическое лицо, вели протоколы заседаний, выпускали акции и спорили до хрипоты, кто и какие имеет права из вложивших больше или меньше, а биржа аккуратно следила, как поднимается или опускается курс акций каждой компании. Московитские же купцы не утруждали себя ведением протокола, сложностями юридического оформления и не имели никакого представления о процедуре выпуска акций или о работе биржи.

В данном случае это глубоко принципиально, потому что получается: начавшийся в Московии процесс укрупнения, акционирования капитала никак не мог бы завершиться. Без всей этой европейской премудрости он был обречен оставаться на том же уровне — на уровне частных договоров нескольких доверявших друг другу купчин.

Нет-нет, это вызывает только уважение — умение верить друг другу на слово, без расписок и даже без торжественных клятв! Умение сойтись втроем-вчетвером, обсудить дело и неукоснительно провести его в жизнь! Это все — совершенно замечательные качества, и, если в этом есть необходимость, я готов проговорить еще раз — ни личные качества купцов, ни их способы организации производства, ни их способы кооперации ничем не ниже европейских купцов. Подобное постоянно происходит в странах восточного христианства — начинается такой же в точности общественный процесс, как и в странах западного христианства. И однако из-за отсутствия дисциплины, четкости, определенности этот процесс не может перешагнуть самых начальных стадий!

Но отмечу: московитские купцы движутся в том же направлении, стремятся организовать предпринимательскую деятельность так же, как европейские. Как видно, мозги у них устроены принципиально таким же образом, и поднявшиеся на организации этих соляных и рыбных производств Г.А. Никитников, Я.С. Патокин, Д.Г. Панкратьев, Н.А. Светешников, В.Г. Шорин, О.И. Филатьев и множество рангом пониже ничем не отличаются от дельцов, собиравшихся в те же годы в лондонском кафе Ллойда или на улице Уолл-стрит, в голландской колонии Нью-Йорка — Новый Йорк.

А масштаб производств был громаден — в одной Соли Камской работало одновременно 200 соляных варниц, добывавших до 7 миллионов пудов (более 110 тысяч тонн) соли в год. Из Астрахани каждый год вывозились до 300 тысяч пудов (4800 тонн) соленой рыбы и красной и черной икры.

Канатные дворы в Вологде и в Холмогорах возникли еще в XVI веке, и они быстро восстановились после разорения Смутного времени. Тогда же, при Михаиле Федоровиче, в Архангельске возник совершенно новый Канатный двор, которого там раньше не было. О масштабе этих предприятий говорит хотя бы число работающих на Вологодском канатном дворе — более 400 человек. А Холмогорский двор давал канаты для оснастки четвертой части кораблей английского флота — второго по размерам в мире (после голландского).

Это все — примеры производств, организованных совершенно «по-буржуазному».

Для канатных производств скупка сырья велась специальными приказчиками, которые «рядились» (то есть торговались) с крестьянами и порой давали им ссуды под урожай и под будущие поставки — совершенно так же, как это делалось в европейских государствах.

На соляные и особенно рыбные производства каждый год сходилось несколько десятков тысяч временных рабочих в летнее время. В наймиты шли посадские люди, черносошные крестьяне, частновладельческие крестьяне, холопы, в том числе и беглые, и, конечно же, «вольница».

Крестьяне обычно работали часть года, только чтобы поддержать отхожим промыслом свои хозяйства. Постоянные наймиты —- это люди трех типов.

Очень часто это люмпенизированные нищие люди, практически без квалификации, занимающие положение разнорабочих.

Это разного рода специалисты, своего рода инженеры и мастера XVII столетия, мастера, умеющие произвести засол разных сортов икры и красной рыбы, знающие инструменты, которыми плетут канаты, или умеющие точно рассчитать количество воды, необходимой для растворения проходящего под землей соляного пласта.

И это организаторы производства — приказчики хозяина, его доверенные лица.

Историки дружно отмечают для всего XVII века возрастание роли вольнонаемного труда на купеческих мануфактурах и на транспорте — на Волжском, Сухо-но-Двинском водных путях.'Это отрыв производств от крестьянского отходничества, от мелкой крестьянской промышленности, то есть от положения чего-то второстепенного по сравнению с основным — земледелием. В XVII столетии вырастает класс людей, все слабее связанных с аграрным хозяйством, а следовательно, и с аграрным обществом, и с теми формами общественного сознания, которые порождены аграрным обществом.

Как оценить все эти явления? А очень просто — как развитие русского капитализма. Как развитие капитализма, протекающее совершенно автономно от европейского и пока что не испытывающего даже отдаленного воздействия своего европейского собрата.


Назад| Оглавление| Вперёд