Назад| Оглавление| Вперёд

Так же беспомощны в международных делах и преемники Богдана Хмельницкого, вплоть до Дорошенка, который парадоксально помог Московии и Речи Посполитой замириться. В 1666 году гетман Правобережной (Западной) Украины призвал турецкого султана и объявил себя его вассалом. Как часто бывает, из чужой драки извлекает выгоду кто-то третий, и таким «третьим» чуть не стал турецкий султан. Перед лицом ТАКОГО противника враги, только что готовые вести войну до победного конца, очень быстро заключили Андрусовское перемирие 1667 года.

Кстати, о политике: и выигранная война с Речью Посполитой, и участие в коалиции против Турции, и вступление в войну со Швецией, которая уже почти завоевала Речь Посполитую, — все эти действия Московии в 1650-е годы делали ее фактором большой европейской политики. И дипломатия страны в целом вполне соответствовала уровню поставленных задач.

Тогда, в 1653 году, Московия оказалась втянута в целую череду войн 1650—1670-х годов, и эти войны оказали огромное влияние на вооруженные силы Московского государства.

В 1651 году состав вооруженных сил Московии был таким:
Дворянская конница — 37 596.
Московских стрельцов — 8122.
Казаков —21 124.
Татары и народы Поволжья — 9113.
Иноземцев — 7707.
Рейтар— 1457.
Драгун — 8462.

Эти цифры заставляют сделать два вывода.

1. Еще нет большой войны, но уже подготовлен 17-тысячный корпус армии, сформированной по европейскому образцу. Так что при всем своем нежелании большой войны Московия к ней все же готовилась.

2. Основой армии все-таки остаются пока иррегулярные войска.

На полях русско-польской войны (честнее было бы называть ее московитско-польской войной) части, организованные по европейскому образцу, показали себя самым замечательным образом. Есть сведения о том, что жители Смоленска полностью признали себя подданными московского царя после того, как увидели входящих в город русских драгун, говорящих между собою по-французски (у них были французские инструкторы и много французских офицеров).

Сколько истины в этой легенде и какие события стоят за ней, мне неизвестно. Но что московитские драгуны и рейтары этого времени — регулярное европейское войско, — это факт.

Вот старомосковское войско показало себя не самым наилучшим образом. И не только тем, что было хуже вооружено и хуже подготовлено... Если бы! Старомосковское войско было еще и менее дисциплинировано.

Дворянская конница во время наступательной войны 1654—1655 годов как будто показала себя и ненамного хуже, чем рейтары и драгуны. Но вот старомосковское войско с 18 апреля по 27 июня 1659 года осаждает город Конотоп. Гетман Иван Выговский (тот самый, подписавший Гадячскую унию) внезапно на рассвете ударил на русский лагерь, побил людей и отогнал лошадей, и тут же, едва московское войско стало приходить в себя, сам начал отступать. Воевода Алексей Никитич Трубецкой разделяет силы: сам с малым отрядом остается под осажденным Конотопом, для преследования отряжает князей Семена Романовича Пожарского (двоюродного племянника национального героя) и Семена Петровича Львова.

Это войско, преследуя казаков, все больше отдаляется от Конотопа, от лагеря и артиллерии. Толмачи и разведчики постоянно доносят: Выговский явился под Конотоп с малой толикой людей, а впереди находятся главные силы и силы союзных татар с ханом и калгою... На это князь Пожарский, как видно, необъятного ума мужчина, отвечал в таком примерно героическом духе: «Давайте мне ханишку! Давайте калгу! Всех их с войском... таких-распротаких, вырубим и пленим!»

Выговский же дождался, когда московское войско переправилось через речку Сосновку; болотистая пойма речки была теперь позади армии, и московиты не смогли бы достаточно быстро отступить. Тут вышли все казацкие и татарские части, и в один день «цвет московской конницы, совершившей счастливые походы 1651 и 1655 года, сгиб в один день; пленных досталось победителям тысяч пять; несчастных вывели на открытое место и резали, как баранов: так договорились между собой союзники — хан крымский и гетман Войска Запорожского! Никогда после того царь Московский не был уже в состоянии вывести в поле такого сильного ополчения».

Хан и гетман двинулись к Конотопу, но Трубецкой уже снял осаду и сумел уйти в порядке только благодаря многочисленной артиллерии. Разумеется, кампания была полностью проиграна, и надо было опасаться рейда неприятеля к Москве.

Алексей Михайлович вышел к народу в траурной одежде, «после взятия стольких городов, после взятия литовской столицы, царствующий град затрепетал за свою собственную безопасность», и люди всех чинов поспешили по государеву указу на земляные работы по укреплению Москвы, а в Москву собирались окрестные жители со своими пожитками и семьями.

Вот он, исторический рубеж! По мнению многих историков, специалистов в области вооруженных сил, именно с 1659 года следует считать, что московское дворянское ополчение перестало существовать как самостоятельная боевая сила.

И не только потому, что в одночасье лучшие силы, 20 тысяч московской дворянской конницы, уничтожены казаками и татарами под Конотопом. Был окончательно дискредитирован сам способ организации армии.

В конце концов, воевода князь G.P. Пожарский показал себя лично мужественным человеком. Он действительно пытался догнать и пленить вражеское войско. Он храбро вел себя в плену. Когда крымский хан велел привести к себе Семена Романовича и стал ему выговаривать за дерзость и пренебрежение силами татар, тот плюнул хану в лицо и обругал его, по словам украинского летописца, «по московскому обычаю». Хан тут же велел обезглавить Семена Романовича. Есть, правда, и другое известие, от московского толмача Фролова, который чудом остался жив в кровавой круговерти. Мол, крымский хан все равно казнил бы князя СР. Пожарского, потому что он в прежние времена нанес крымцам несколько поражений. Если это и так и спасения у Семена Романовича в любом случае не было, вел себя он мужественно, тут нечего сказать.

Но к чему привело его... нет, уже не его мужество! А его глупая спесь, фанфаронство, неосторожность, нежелание слышать ничего, кроме того, что хочется услышать? Эти качества князя, сделанного воеводой вовсе не за личные заслуги, а «по месту», привели к гибели всю армию Московии! И никакие другие личные качества князя, никакая его личная храбрость не могли вернуть 20 тысяч погубленных им людей. А ведь каждый из них — великолепный воин, которого готовили много лет... не говоря о том, что погибли просто люди, у которых были семьи, жизнь каждого из которых и с точки зрения гражданской, и с точки зрения религиозной была ничуть не менее бесценна, чем жизнь самого князя Пожарского.

Кампания проиграна, возникла угроза Москве, погибло 20 тысяч человек, целая армия, и все это по вине одного человека, который никогда не стал бы генералом, не получи он должности по законам местничества.

Знающие люди говорят, что умные люди и дураки одинаково делают ошибки. Только глупцы совершают эти же ошибки многократно. А умные люди отличаются от них тем, что умеют сделать из своих ошибок надлежащие выводы... Царь Алексей Михайлович, несомненно, был умным человеком, и из урока этого страшного поражения он сделал два принципиально важных вывода.

Вывод первый: с этих пор государевым указом велено было «в походах быть без мест». Что означало — законы местничества кончаются там, где начинается боевой поход. Это не означало еще отмены всей системы местничества в целом, но уже создавало область в жизни, и очень важную область, где нет местничества.

Теперь уже не принимались во внимание челобитные о том, что подчиняться этому воеводе для князя Рюриковича будет «бесчестно» и что давать чины этому человеку нельзя, он «не разрядный». Если припомнить, что всего поколением раньше, в 1630-е годы, эта система давила не кого-нибудь, а руководителя Нижегородского ополчения, освободителя Москвы от поляков, князя Пожарского... Как видите, вовсе не был он «застойным», русский XVII век! В нем менялось многое и порой совершенно революционно.

Вывод второй: до 1650-х годов правительство еще пыталось усовершенствовать старомосковское войско, пыталось соединить привычную поместную систему и европейскую выучку войск. По итогам Украинской войны правительство окончательно перестало давать поместья детям боярским и дворянам для несения службы. То есть тот, кто уже владел поместьем, тот и владел, но система перестала расширяться. Беспоместных дворян и детей боярских начали принудительно записывать в драгуны, не давая никаких поместий, но давая «государево жалованье».

Затяжная, жестокая война на Украине потребовала самых решительных мер для пополнения войска. В 1658—1660-х годах среди государственных и монастырских крестьян провели 3 набора «в солдатскую службу», даточных людей — по 1 человеку с 20—25 дворов. Эти наборы дали до 8 тысяч солдат!

Служба солдат считалась пожизненной, но наделы за солдатами сохранялись. В мирное время их отпускали домой, а во время войны они должны были являться в свои полки и служить.

Тогда же создаются 2 выборных полка в Москве (Кравкова и Шепелева), которые набирались из посадских людей севера, — фактически гвардейские полки. Здесь интересно вот какое обстоятельство — что гвардия набирается не из служилых людей, а из самостоятельных горожан, людей «третьего сословия»! От такого принципа набора элитных частей армии не отказывался Оливер Кромвель. Как раз в эти же годы, в 1640-е годы, в Англии идет гражданская война между армиями короля и парламента. «Новая армия» О. Кромвеля, закованные в латы «железнобокие», разгромившие армию короля во время «второй гражданской войны» 1648 года, как раз и набраны из среды горожан. Но это — армия «народа», четко противопоставленная королевской дворянской гвардии. А в Московии, получается, царское правительство доверяет гвардейскую службу как раз тем слоям общества, на которые в Британии опирается парламент!

Тогда же, в 1650-е годы, исчезли городовые казаки, несшие полицейскую службу; их заменяли стрельцами. В Москве в 1630 году было 4 тысячи стрельцов, а в 1680-м — уже 20 тысяч, в других городах — 35 тысяч.

Стрельцы принимали участие в боевых действиях, если была опасность их городу, а вообще стали государственной охраной и полицейской силой. Они были символом и носителем власти в городах Поволжья, Сибири, Урала, но в ведении военных действий против регулярных неприятельских армий почти не участвовали.

Тогда же сложилась одежда московитской армии XVII века (или правильнее говорить уже о форме?). Кафтан у солдат был «немецкий» — до колен или выше. Шапка, похожая на стрелецкую, но ниже и без меховой оторочки. Сапоги (в кавалерии — выше колен). Военные чины определялись по цвету нагрудной шнуровки на кафтане. Такая шнуровка до сих пор есть на одежде, носящей многозначительное наименование «венгерки». В такой венгерке ходили гусары еще в позапрошлом столетии.

Отмечу еще одну интересную и важную особенность — Устав 1621 года практически не изменялся весь XVII век, видимо, необходимости в этом не было. Была переведенная с немецкого книга «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» 1647 года, посвященная более частным вопросам, все-таки не столько Устав, сколько инструкция (что и отражено в названии). Не зря же Устав 1621 года переиздавался в 1777—1781 годах.

Кстати, в Уставе воинском, введенном Петром в 1716 году, несколько статей специально посвящены борьбе с колдунами; в Уставе, вышедшем почти сто лет назад, таких статей нет. Петр — цивилизатор своего отечества? Русь до него была более дикой, чем при нем и после? Сравнивая два Устава, приходится прийти к совершенно иному выводу.

В середине столетия растет потребность в армейской атрибутике, в знаменах, ведь частей в московитской армии все больше и больше; в 1669-м Боярская дума официально утверждает три цвета — синий, белый и красный — как цвета государственного флага. С тех пор у каждого «полка иноземного строя» было знамя, содержащее свою, совершенно оригинальную комбинацию этих трех цветов. Ведь поле можно расчертить на четыре, и на пять, и на шесть частей, причем под разными углами и в разных направлениях, а заливать поля разными цветами тоже можно интересно и причудливо.

Вообще происхождение российского триколора вызывает почему-то невероятное количество анекдотов разной степени приличности. Автором триколора объявляют, естественно, Петра I и рассказывают обычно, что, мол, Петр, радея о просвещении и о сближении с Европой, использовал цвета голландского флага.

Самую веселую версию обстоятельств этого «радения о просвещении» мне довелось слышать от одного эмигранта, бывшего кадета; он уверял, что в кадетских корпусах в начале XX века говорил «на полном серьезе»: мол, «Петр по пьянке переделал голландский флаг и написал указ», а Меньшиков хотел выслужиться, ничего не сказал «мин херцу», а сам указ этот сперва исполнил.

История замечательная и, кстати говоря, вполне в духе Петра и его времени. Но вот действительности эта история наверняка не соответствует, потому что создан российский триколор за несколько лет даже не до начала правления, а до рождения Петра...

Рассказываю о происхождении российского знамени с особенным удовольствием: потому что последнее время активизировалось дремучее племя «патриотов» деревенско-советского разлива (ходит эта публика странными циклами, появляется и исчезает совершенно непредсказуемо; действует на них чеченская война, пятна на солнце или что-то еще, не берусь определить). С точки зрения этих ребят, упавших с печки на патриотизм, красно-сине-белый триколор — это вообще не русский флаг. Договориться до того, что подбросили его евреи или американцы, дураки все-таки не смеют, но все время пытаются любой ценой доказывать нелепицу: что, мол, флаг этих цветов был только торговым флагом, что никогда под ним не шли в бой и что «настоящий» русский флаг — триколор совершенно других цветов — золотого, белого и черного.

Они же любят утверждать, что как раз допетровская Русь была «истинно русским» царством, а вот после Петра государством овладели утробно ненавидимые ими немцы. Ясное дело, это все пьяный Петр голландский флаг переиначил или даже хуже — подсунули ему, пьяному, проект Франчишка Лефорт, Шафиров и другие жиды (которых патриоты ненавидят и боятся еще больше немцев).

Не буду оправдывать Франца Лефорта — личность и впрямь жутковатая и отвратительная, и грехов у него множество, в том числе по отношению к России... причем совершенно независимо от того, был он евреем или не был. Но, во всяком случае, российский триколор был введен за сорок лет до того, как на политической и финансовой системе Московитского государства бледной поганкой взрос Франц Лефорт, по приговору Боярской думы в 1669 году. Цвета эти «государь повелел и бояре приговорили» в качестве, во-первых, государственного флага; в качестве священной хоругви, под которой выступала в поход вся армия. Во-вторых, в разных сочетаниях этих трех цветов — как знамена «полков иноземного строя» (а их становилось все больше).

Об императорском флаге... черно-бело-золотом, флаге династии, которую другой патриот, Пуришкевич, назвал как-то «скверной полунемецкой династией», разговор особый. Возможно, я когда-нибудь и расскажу, откуда он взялся, но не сейчас.


Назад| Оглавление| Вперёд