СПЕРА́НСКИЙ Михаил Михайлович [1(12).1.1772, с. Черкутино Владимирского у. Моск. губ., ныне Собинского р-на Владимирской обл. – 11(23).2.1839, С.-Петербург; похоронен в Александро-Невской лавре], граф (1839), рос. гос. деятель, законовед, д. тайн. сов. (1827), поч. чл. Петерб. АН (1819). Сын священнослужителя, фамилию получил при зачислении во Владимирскую духовную семинарию (от лат. глагола «spero», «sperare» – «уповать», «надеяться», «ожидать»). Учился в ней [1779–88; с 1787 келейник ректора игумена Евгения (Романова)], а также в Александро-Невской духовной семинарии (1790–92). Преподаватель математики, физики, красноречия (1792–1796/97) и философии (1795–1796/97) в Александро-Невской духовной семинарии, её префект (1795–1796/97). Секретарь кн. Алексея Б. Куракина [1795–96; рекомендован митр. Гавриилом (Петровым)]. Служил в канцелярии ген.-прокурора Сената (1797–1801). Возглавлял канцелярию Комиссии о снабжении имп. резиденции припасами (1799–1801). Статс-секретарь имп. Александра I (1801–12), один из его ближайших сподвижников. Приверженец идей Ш. де Монтескьё, Ч. Беккариа и др. философов эпохи Просвещения. Считал важнейшими принципами: верховенство закона, в т.ч. над монархом; разделение властей на законодат., исполнит. и судебную; делегирование части полномочий органам нар. представительства, в которые избирались бы представители дворянства, купечества, мещанства и гос. крестьян; ответственность исполнит. органов перед законодательными; единство и соподчинённость всех отраслей гос. управления; публичность действий властей; свобода печати. Существовавшую в России власть характеризовал как деспотическую, выделял в рос. обществе 2 категории «рабов» – «государевы» (дворянство) и «помещиковы» (крестьянство), полагая, что в стране нет «действительно… свободных людей… кроме нищих и философов». Свои взгляды изложил в записках (важнейшая – «Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений», 1803), предназначавшихся для Александра I и др. членов Негласного комитета. По поручению императора подготовил план преобразования гос. устройства, который был направлен на установление конституц. монархии (составил часть Сперанского реформ; реализован фрагментарно).
М.М. Сперанский. Портрет работы А.Г. Варнека. 1824. Иркутский областной художественный музей им. В.П. Сукачёва.
Глава 3-й экспедиции Непременного совета (1801–1809/10). Директор деп-та (1803–04) и директор (с 1806 управляющий) 2-й экспедиции по делам гос. благоустройства (1804–07) министра внутр. дел гр. В.П. Кочубея. Чл. К-та для усовершенствования духовных училищ (1807–08) и Комиссии духовных училищ (1808–12) при Святейшем Синоде. Осенью 1808 сопровождал имп. Александра I в г. Эрфурт на встречу с франц. имп. Наполеоном I. Товарищ министров юстиции светлейшего кн. П.В. Лопухина и И.И. Дмитриева [16(28).12.1808–17(29).3.1812]. Докладчик имп. Александра I по финл. делам (1808–12); канцлер Абоского ун-та (1809–12). Под рук. С. подготовлены тексты манифестов Александра I от 15(27).3 и 23.3(4.4).1809 и речи государя на открытии Боргоского сейма 1809, в которых зафиксировано автономное положение Вел. кн-ва Финляндского в составе Рос. империи. Инициатор реорганизации в 1811 Комиссии финляндских дел. Масон (по позднейшему свидетельству самого С., он «с ведома правительства» возглавил в С.-Петербурге одну из лож). Чл. Гл. правления училищ (1809–12; инициировал открытие в 1811 Александровского лицея). Гос. секретарь [1(13).1.1810–17(29).3.1812]. Одновременно директор Комиссии составления законов (1810–12; чл. правления в 1808–10, и. д. главноуправляющего в 1821–24). Совм. с М.А. Балугьянским и др. подготовил «План финансов» [к кон. 1809, осн. пункты включены в манифест Александра I от 2(14).2.1810; в реализации реформы участвовал мин. финансов Д.А. Гурьев], направленный на санацию финансовой системы: запрещалась новая эмиссия ассигнаций, сокращалась расходная часть бюджета, повышался размер подушной подати и др. налогов, вводился единовременный сбор с помещичьих имений из расчёта 50 коп. с ревизской души и пр. Возглавлял разработку «Положения о нейтральной торговле» [утверждено 19(31).12.1810], способствовавшего преодолению негативных последствий континентальной блокады, к которой присоединилась Россия, и отвечавшего интересам торгово-пром. класса. Деятельность С. вызывала недовольство в придворной среде. В результате стечения неблагоприятных обстоятельств С. был обвинён в гос. измене, 17(29).3.1812 снят императором со всех должностей и выслан из С.-Петербурга. Жил в Нижнем Новгороде (до осени 1812), под надзором полиции в Перми (1812–14), а также в имении Великополье близ Новгорода (ныне дер. Сперанская Мыза Новгородского р-на Новгородской обл.) (1814–16). Летом 1816 обратился к Александру I с просьбой об оправдании и вскоре был возвращён им на гос. службу. Гражд. губернатор Пензенской губ. (1816–19). Сибирский ген.-губернатор (1819–21); чл. и фактич. руководитель 1-го Сибирского комитета (1821–38). Чл. (с 1821) и пред. (1838–39) Деп-та законов Гос. совета. По плану декабристов должен был войти в состав Врем. революц. правительства в случае захвата гос. власти членами тайных обществ. Автор манифеста имп. Николая I от 1(13).6.1826 о создании Верховного суда над декабристами (вошёл в состав суда), выступал за то, чтобы они понесли самое строгое наказание. Практически управлял Вторым отделением Собственной Е.И.В. канцелярии (1826–39; формально назначения не получил), возглавлял подготовку 1-го и частично 2-го издания «Полного собрания законов Российской империи» и 1-го издания «Свода законов Российской империи». Наиболее активный чл. «Комитета 6 декабря 1826», разработал комплекс мер, направленных на постепенное «преобразование» крепостного права (запрет на продажу крестьян без земли, дворовых людей и пр.). Инициатор открытия Училища правоведения в С.-Петербурге (1835). В 1835–1837 читал спец. курс по законодательству вел. кн. Александру Николаевичу (будущему имп. Александру II).
Поч. чл. ВЭО (1801), поч. чл. (1821) и д. чл. (1831) Рос. академии и др. Награждён орденами Св. Александра Невского [1(13).1.1812; алмазными знаками к нему – 1827], Св. Владимира 1-й степени (1826), Св. Андрея Первозванного (1833; алмазными знаками к нему – 1837) и др.
Лит.: Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М. Сперанского. М., 1993; Морозов В.И. Государственно-правовые взгляды М.М. Сперанского. СПб., 1999; он же. Политические взгляды и конституционные проекты М.М. Сперанского. СПб., 2000; Луковская Д.И., Гречишин С.С., Морозов В.И. М.М. Сперанский (материалы к биографии). М.; Augsburg, 2001; Александров А.А. Европейские земельные реформы XVIII – первой половины XIX вв. и предложения М.М. Сперанского по крепостной проблеме // Новый исторический вестник. 2004. № 11; Томсинов В.А. Сперанский. М., 2006.
Сперанский М.М. // Большая российская энциклопедия
Чибиряев С.А. Великий русский реформатор: Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М. Сперанского.
М.: Наука, 1989. – 216 с. – (Исторические портреты).
Историко-юридическая наука часто говорит о М.М. Сперанском, часто касается круга вопросов, им выдвинутых. Книга эта о крупнейшем государственном деятеле России первой четверти XIX в. Детство, юность и сама служебная карьера его сложились необычным образом для государственных людей того времени. Ему представилась возможность изучить русскую действительность, материальную и духовную стороны жизни разных классов – от хижины до престола. Автор проводит историко-правовой анализ государственной реформы, предложенной М.М. Сперанским.
Для юристов, историков, всех, кто интересуется прошлым нашей Родины.
Оглавление:
ОТ АВТОРА
ГЛАВА ПЕРВАЯ. НАЧАЛО ПУТИ
Родительский дом
Годы учебы
Начало карьеры
ГЛАВА ВТОРАЯ. АЛЕКСАНДР I И ЕГО ВРЕМЯ
Русское самодержавие во второй половине XVIII в.
Политика либерализма
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ М.М. СПЕРАНСКОГО
Призыв к свободе, единению разума и закона
Свобода политическая и свобода гражданская
«Начертать план конституции…»
«Истинная монархия» и разделение властей
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВЕЛИКИЙ РЕФОРМАТОР ИЛИ «ДЕРЗКИЙ ПОПОВИЧ»
Время перемен
Государственный совет – орган законосовещательный
Власть административная
Проект Правительствующего и Судебного сенатов
Финансовые преобразования
ГЛАВА ПЯТАЯ. ССЫЛКА
Нижний Новгород. Пермь
Губернатор Пензенской губернии
Генерал-губернатор Сибири
ГЛАВА ШЕСТАЯ. КОДИФИКАТОР ЗАКОНОВ
Проект Гражданского уложения
Свод законов Российской империи
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИЛОЖЕНИЯ
Пермское письмо М.М. Сперанского к императору Александру I
"В прошлое воскресенье я обедал у Сперанского, - отмечает Пушкин в своем дневнике (2 апреля 1834 года). - Я говорил ему о прекрасном начале царствования Александра: Вы и Аракчеев стоите в дверях противоположных этого царствования, как гении зла и блага".
Томсинов В.А. Светило российской бюрократии. Исторический портрет М.М. Сперанского.
Изд. 5-е, обновл. и доп. – М.: Зерцало-М, 2013. – 476 с. – (Великие русские люди).
Книга представляет собой документальное повествование о необычной судьбе выдающегося русского государственного деятеля, реформатора и мыслителя Михаила Михайловича Сперанского (1772–1839). Ему, сыну простого деревенского священника, суждено было оказаться в самом пекле политической жизни России первой трети XIX века, пережить невиданные взлеты и падения. Сперанский являлся активным участником главнейших политических процессов в тогдашнем русском обществе. Биография его неразрывно сплелась с биографиями почти всех крупнейших деятелей той бурной эпохи: императорами Павлом I, Александром I и Николаем I, сановниками: А.Б. Куракиным, А.А. Аракчеевым, В.П. Кочубеем, М.А. Корфом и др., литераторами: Н.М. Карамзиным, А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым и др., декабристами: Г.С. Батеньковым и К.Ф. Рылеевым, М.Н. Муравьевым, С.П. Трубецким и др.
М.П. Погодин писал в своем биографическом очерке о нем: «Удивительное зрелище представляет нам жизнь графа Сперанского, удивительное даже в русской истории, богатой примерами быстрого возвышения и падения». «Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум: после Сперанского, не знаю, появится ли третий», – выражал свое мнение В.О. Ключевский. Историк С.М. Середонин констатировал: «Действительно, Сперанский был совершенно исключительным явлением в нашей высшей администрации первой половины XIX века. Без особого преувеличения он может быть назван организатором бюрократии в России…»
Книга рекомендуется для студентов юридических и исторических вузов, для всех интересующихся тайнами политической истории России.
Право слово, на Россию не угодишь. Придумали лозунг, что народ всегда прав, а народ и по сей день Сталина славит, опять порки хочет. Эх, знал бы Александр I, как пойдут дела в его отечестве через сто лет, он бы меньше корил себя и отчаивался. Чиновники ненавидели Сперанского как-то особенно люто, экзамены, вишь, на должность надо сдавать! Можно сказать, что от имени чиновников выступал Вигель. Вот некоторые цитаты: «Сие ненавистное имя в первый раз еще является в сих записках. Человек сей быстро возник из ничтожества»; «Он не любил дворянства, коего презрение испытал он к прежнему своему состоянию; он не любил религии, коей правила стесняли его действия и противились его обширным замыслам; он не любил монархического правления, которое заслонило ему путь на самую высоту; он не любил своего отечества, ибо почитал его недостаточно просвещенным и его недостойным». При всем этом Вигель отдавал должное уму и таланту Сперанского: «Я разделял всеобщее к нему уважение; но и тогда близ него мне все казалось, что я слышу серный запах и в голубых очах его вижу синеватое пламя подземного мира».
Вокруг Сперанского при дворе закрутилась серьезная интрига. Подметные письма слали и самому преобразователи, и царю — лично. Главной пружиной интриги стал глава комиссии по финляндским делам барон Армфельт, он считал, что Сперанский слишком мало уделяет внимания его Финляндии. Армфельт пользовался большим расположением царя и вынашивал большие планы относительно собственной карьеры. Армфельт был дружен с министром полиции Балашовым, который откровенно подозревал Сперанского в измене. Стая осведомителей работала на полицию, донося, что и где сказал Сперанский о существующем в России правопорядке. Все доносы ложились на стол царю. По рукам ходила рукопись, в которой доказывалось, что единственная задача Сперанского — разрушить основы государства в пользу Наполеона. А Сперанский просто не мог остановить финансового расстройства в стране. Руки ему связывала континентальная блокада, и это была не его вина.
В конце концов, все это Александру надоело — все негодуют, даже Карамзин, патриот и умница, против преобразователя, а Россия на пороге войны. Состоялся двухчасовой разговор между царем и его гениальным чиновником, разговор был тяжелым. Рассказывали, что после него государь плакал. На следующий день царь сказал князю Головкину: «…у меня в прошлую ночь отняли Сперанского, а он был моей правой рукой». Преобразователь не смог себя защитить, и Александр вынужден был сказать ему, что ввиду приближения неприятеля к границам России он не имеет возможности проверить все возведенные на Сперанского обвинения, поэтому тот должен уйти в отставку.
Но вообще-то во всем этом присутствует некая тайна. Какая-то серьезная трещина расколола отношения Александра и преобразователя. Царь вовсе не всегда прислушивался к общественному мнению, пренебрег бы им он и на этот раз, но… там была обида. И обиделся именно Александр, Сперанскому обижаться было не по чину, да и не до этого ему было, он был слишком предан своей науке. Отставка Сперанского громом прошла по стране. М. А. Дмитриев в своей книге «Главы и воспоминания моей жизни» пишет: «…падение Сперанского наделало в пансионе много шуму. Всякий, съездивший домой, привозил разные известия. Большая же часть была такого мнения, что Сперанский изменил России и передался Наполеону». Но царь позднее защитил своего статс-секретаря (к делам тот вернулся в 1816 году). Известны слова Александра о Сперанском: «Он никогда не изменял России, он изменил лично мне».
17 марта 1812 года Сперанский был отставлен от всех должностей и сослан на жительство в Нижний Новгород. До войны оставалось два с половиной месяца.
Интересно, что Сперанского царь прогнал, а Аракчеева, которого дворянство и чиновники ненавидели еще больше награждал и поддерживал. Вывод - Александр только внешне был либералом, а по сути был "патриотом")))
Первыми правительственными мерами, вызвавшими в обществе раздражение против Сперанского, были указы 3 апреля 1809 г. о лицах придворных званий и 6 августа того же года об экзаменах на чины.
Со времени Екатерины II звание камер-юнкера и камергера, как бы ни были молоды лица, их получившие, давали прямо чин: первое — V, а второе — IV класса. Вследствие этого молодые люди знатных фамилий нередко занимали по своим придворным чинам прямо высшие места к ущербу людей, действительно заслуженных и знающих. Указом 3 апреля 1809 г. (данным по предложению Сперанского) лицам, имевшим уже звание камергеров и камер-юнкеров и не состоявшим в военной или гражданской службе (император Александр I называл их полотерами), повелено было избрать в течение двух месяцев род действительной службы, впредь же эти звания, при пожаловании их, считать отличиями, не приносящими никакого чина. Через четыре месяца велено было всех камергеров и камер-юнкеров, не заявивших желания поступить на действительную службу, считать в отставке. С этого времени началась злоба аристократии на дерзкого поповича; недовольные указом говорили, что он нанес последний удар старинному дворянству.
Указ об экзаменах на чины был подготовлен именным указом Сенату (данным 24 января 1803 года), которым было постановлено, чтобы, через пять лет со времени предписанного тогда учреждения училищ, в каждом округе никто не был определяем к должностям, требующим юридических и других познаний, не окончив курса в общественном или частном училище. Однако число учащихся в высших и средних учебных заведениях медленно увеличивалось. Сославшись на это в своей записке, доложенной государю 11 декабря 1808 г., Сперанский обратил его внимание на неудобство чинов, даваемых «большей частью по летам службы». Он указал, между прочим, и на то, что чины дают дворянство, основанное «на крепостном владении людьми», и таким образом увеличивают «массу, народ тяготящую», причем лица, получившие дворянство выслугой, «бывают и горше, и алчнее старых». Доказывая, что «чины не могут быть признаны установлением для государства ни нужным, ни полезным», он считал наиболее целесообразным возвращение к старому порядку, когда чины означали места, действительно занимаемые, когда коллежский секретарь был действительно секретарем коллегии. Но это преобразование требует, по его мнению, мер подготовительных. Сперанский предлагал, между прочим, награждать чином коллежского асессора, дававшего тогда право на потомственное дворянство, только тем, которые «будут обучаться» или выдержат экзамен в университетах[125]. Составленный им проект указа на этот раз утвержден не был, но Сперанский добился осуществления его даже в большем размере в указе 6 августа 1809 г., которым было повелено не производить в чин коллежского асессора, хотя бы и по выслуге определенного числа лет, лиц, не окончивших курса в университете или не выдержавших в нем экзамена. То же требовалось и для производства в статские советники сверх службы не менее 10 лет. Для не обучавшихся в университете установлена была особая программа испытаний. Насколько ненавистна была эта мера для массы чиновничества, видно из слов Карамзина в «Записке о древней и новой России» и Вигеля в его записках, а также и из того, что через четыре дня после ссылки Сперанского был сделан первый шаг к допущению исключений из правил указа августа[126].
Ненависть к Сперанскому быстро возрастала. Сам он в отчете за 1810 г., представленном государю 11 февраля 1811 г., говорит:
«В течение одного года я попеременно был мартинистом, поборником масонства, защитником вольности, гонителем рабства и сделался, наконец, записным иллюминатом. Толпа подъячих преследовала меня за указ 6 августа эпиграммами и карикатурами; другая такая же толпа вельмож со всей их свитой, с женами их и детьми меня, заключенного в моем кабинете, одного, без всяких связей, меня, ни по роду моему ни по имуществу не принадлежащего к их сословию, целыми родами преследуют, как опасного уновителя. Я знаю, что большая их часть и сами не верят сим нелепостям; но, скрывая собственные их страсти под личиной общественной пользы, они личную свою вражду стараются украсить именем вражды государственной: я знаю, что те же самые люди превозносили меня и правила мои до небес, когда предполагали, что я во всем с ними буду соглашаться, когда воображали найти во мне послушного клиента…, но как скоро движением дел приведен я был в противоположность им и в разномыслие, так скоро превратился в человека опасного».
В этой благородной самозащите нельзя не обратить внимания на то, что Сперанского считали «гонителем рабства», а это делало его ненавистным не для одной уже знати, а для всего дворянства. Действительно, мы видели, что даже в основе указа 6 августа 1809 г. лежало отчасти желание уменьшить количество лиц, имеющих право владеть крепостными; во «Введении к уложению государственных законов» он требовал серьезных мер для ограничения крепостного права[127].
Сперанский понимал также связь между самодержавием, опирающимся на дворянство, крестьянской неволей и политическим рабством еще в 1802 г. он писал: «Пользы дворянства состоят в том, чтоб крестьяне были в неограниченной их власти; пользы крестьян состоят в том, чтоб дворянство было в такой же зависимости от престола». Поэтому он находил в России лишь два сословия: «рабы государевы и рабы помещичьи». Понятно, что Сперанский был ненавистен массе дворянства не только как гонитель рабства, но и как «защитник вольности» в политическом смысле, так как всякое либеральное выступление императора Александра (как, например, позднее речь его в 1818 г. на польском сейме) вызывало в дворянах опасение за их власть над крепостными. Желая опровергнуть обвинение, что он старается все дела привлечь в свои руки, Сперанский в отчете за 1810 г. просил государя сложить с него звание государственного секретаря и дела финляндские и оставить при одной должности директора комиссии для составления законов, но просьба его уважена не была.
Между тем продолжали поступать доносы на Сперанского. В начале 1812 г. шведский наследный принц Бернадот сообщил, что будто бы «священная особа императора находится в опасности» и что Наполеон готов с помощью крупного подкупа опять укрепить свое влияние в России. Как на главу заговора в Петербурге, указывали на Сперанского и его доверенного Магницкого. Армфельт распускал явную клевету на Сперанского, будто бы тот сказал ему: «было бы потерей капитала тратить время и силы на голову императора»[138]. В дело годились все средства: не даром Армфельт сказал де-Санглену: «Знаете, что Сперанский, виновен ли он или нет, должен быть принесен в жертву: это необходимо для того, чтобы привязать народ к главе государства, и ради войны, которая должна быть национальной»[139].
Балашов уверял имп. Александра, что Сперанский состоит «регентом у иллюминатов». Армфельт тоже распространял вести, что Сперанский участвует в их ложе. О сношениях Сперанского с ними доносил государю и Ростопчин[140]. Он же сообщил о связях Сперанского с мартинистами и иллюминатами Екатерине Павловне. В «Записке о мартинистах», представленной ей в 1811 году, он говорит, что «они все более или менее преданы Сперанскому, который, не придерживаясь в душе никакой секты, а может быть, и никакой религии (?), пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя». Ростопчин обвинял мирных масонов-мартинистов в том, будто бы «они поставили себе целью произвести революцию, чтоб играть в ней видную роль», и уверял, что Наполеон «покровительствует им и когда-нибудь найдет сильную опору в этом обществе». Екатерина Павловна, вероятно, переслала эту записку императору Александру, так как 18 декабря 1811 г. он писал ей: «Ради Бога никогда по почте, если есть что-либо важное в ваших письмах, особенно ни одного слова о мартинистах». В числе слухов, передаваемых французским послом Лористоном после падения Сперанского, был и такой, что он глава секты иллюминатов и под предлогом преобразований хотел взволновать всю империю[141].
В числе трех основных обвинений, выдвинутых против Сперанского государем в последнее свидание с ним, было: 1) что «финансовыми делами» он «старался расстроить государство», и 2) «привести налогами в ненависть правительство». По недостатку места я не могу говорить подробно о влиянии Сперанского в этой области, но все же необходимо сказать несколько слов об этом предмете.
Нужно прежде всего заметить, что план финансов, составленный Сперанским по поручению государя и внесенный в преобразованный Государственный Совет в первое же его заседание 1 января 1810 г., был выработан им сообща с проф. Балугьянским, Н. С. Мордвиновым, Кочубеем, Кампенгаузеном и товарищем министра финансов Гурьевым, который сделан был затем министром финансов. План этот был принят Государственным Советом и утвержден государем. Положение финансов было крайне тяжелое: по смете на 1810 г. предполагалось доходов 105 млн. руб., расходов — 225 млн., следовательно, предстоял дефицит в 120 млн.[144]; в обращении было 577 млн. руб. ассигнаций, курс которых быстро падал (в 1810 г. до 31, в 1811 г. до 25 коп. сер. за рубль ассигн.)[145], и, кроме того, было 100 милл. руб. иностранного долга. Приходилось или продолжать выпуск и без того обесцененных ассигнаций, или увеличить налоги[146]. Сперанский стоял за последнее, причем мог руководствоваться и той мыслью, что в этом случае будет скорее почувствована необходимость общественного контроля над финансовым ведением дел. Все находящиеся в обращении ассигнации признаны были государственным долгом.
17 марта Сперанского пригласили к 8 часам вечера к государю. Главнейшие обвинения, которые Александр I предъявил ему при прощании, состояли в том, что он старался «финансовыми делами расстроить государство», возвышением налогов возбудить ненависть против правительства, дурно отзывался о государе, предлагал Балашову и Армфельту приезжать к нему перед каждым докладом и уже после совместного обсуждения дел доводить их до сведения государя. Горячий протест против последней клеветы был несколько подорван тем, что государь показал Сперанскому его записку Магницкому о невозможности приехать к Балашову, и во всяком случае Александр I обвинял своего государственного секретаря в недонесении ему о предложениях Балашова и Армфельта. Возможно, что он упрекал его и в склонности к «французской системе», и в стремлении подорвать самодержавие. Государь сказал Сперанскому, что у него сильные враги, что в другое время он употребил бы два года на исследование и проверку взведенных на него обвинений, но теперешние обстоятельства этого не позволяют.
Возвратившись домой после более чем двухчасовой аудиенции, найдя у себя Балашова и Санглена, Сперанский пригласил в свой кабинет министра полиции, который приказал своему подчиненному остаться в другой комнате; но тот чрез открываемые иногда прислугой двери видел, что в кабинете жгли бумаги. Затем кабинет был запечатан, но Сперанский вспомнил, что забыл взять оттуда еще один портфель; Балашов велел для этого распечатать двери и затем вновь запечатал их. Кроме того, Сперанский написал письмо императору Александру, вложил в три пакета секретные бумаги и отдал Балашову для доставления государю.
На другой день, 18 марта, когда явившийся к императору Санглен сообщил ему, что, долго ожидая с Балашовым возвращения Сперанского, высказал предположение, как
бы тот не оправдался и в ссылку не отправили бы их обоих, государь рассмеялся и заметил: «Это едва ли не было лучше для меня, но в отношении к государству лучше было отправить Сперанского. Все-таки нужно было его выслать. Доказательством тому — что весь Петербург обрадовался его ссылке… Люди — мерзавцы; те, которые вчера ловили улыбку Сперанского, ныне поздравляют меня с отправлением его… Подлецы — вот кто окружает нас, несчастных государей»[163]. При рассказе о распечатании дверей кабинета государь в негодовании на Балашова воскликнул: «Какой бездельник! Петр I отрубил бы ему голову своеручно… Мне второй экземпляр Палена не нужен». Воспоминание о Палене вновь подтверждает, что Александр думал о возможности заговора против него и предполагал, что в нем мог принять участие и Балашов[164]. Когда Санглен передал последние слова Сперанского с пожеланием счастья государю и отечеству, император сказал: «Верю… в нем нет злобы, он более способен на добро, религиозен, я никогда не замечал в нем пристрастия, еще менее вражды к кому-либо»[165].
И Сперанский, и Аракчеев были бешено работоспособны, безумно самолюбивы и бесконечно зависимы. Они вышли из низов (Сперанский - попович, Аракчеев - мелкий дворянин), и не просто вышли, а были сознательно взяты властью предержащей в услужение именно потому, что не имели корней - а следовательно, не имели опоры в обществе. Они никого не представляли, служили только царю и значили что-то только рядом с ним. Никто не мог быть возвышен их возвышением и оскорблен их отставкой. И роль, которую они играли, - роль щита, в который направлены все стрелы.
Существует некий стереотип оценки обоих: Аракчеев - зло, Сперанский - добро. Интересно, что книга работает одновременно и на развенчание, и на поддержание этого стереотипа. Во-первых, в реальности все оказывается перемешанным между собой самым парадоксальным образом. Во-вторых, влияет полуторавековая дистанция - изменяется восприятие. Самый яркий пример тому - характеристика Аракчеева и Сперанского, данная декабристом Г. С. Батеньковым, человеком, близким к Сперанскому. Автор называет эту характеристику объективной - и действительно, она поразительно точна и нелицеприятна. Сейчас она выглядит если не апологией Аракчеева, то по крайней мере словом в его пользу. Аракчеев неожиданно предстает как человек искренний и честный, откровенный, человек сильного духа и безграничных человеческих слабостей. Любимый же Батеньковым Сперанский - надменным и холодным, излишне осмотрительным и потому попадающим в собственные ловушки, нечестным. Все переворачивается вверх дном - и с первых страниц книги уже хочешь сочувствовать Аракчееву, уже ищешь для него оправданий. Но многим сторонам деятельности Аракчеева оправдания быть не может. И реформы - или хотя бы проекты реформ - Сперанского все равно остаются. "Мне оба они нравились как люди необыкновенные, но Сперанского любил душою", - пишет Батеньков. Ужасаться тому, что именно являли собой Сперанский и Аракчеев, читатель волен на протяжении всей книги. В России, где проблема Востока и Запада всегда едва ли не на первом месте, попытка дать Аракчееву зверскую маску Востока, а Сперанскому ангельское лицо Запада - наилучшее доказательство того, что раз и навсегда плюсы и минусы расставить невозможно.
Общее в действиях Сперанского и Аракчеева - непоследовательность. Они не были людьми идеи. Они не могли делать то, что считали нужным - и теперь уже не всегда можно установить, что именно они считали. Сперанский, создававший при Александре реформаторские проекты, при Николае послушно занимался кодификацией законов и разрабатывал систему наказаний для декабристов, во "временное правительство" которых должен был входить. Аракчеев был сторонником европейской, суперсовременной тогда системы "запаса", противником военных поселений - и вошел в историю как их создатель, потому что этого хотел Александр. А Сперанский, желавший во что бы то ни стало вернуть монаршее расположение, писал брошюру "О военных поселениях", где отстаивал эту идею куда красноречивее Аракчеева. Сперанский был пензенским губернатором и усмирял крестьянские бунты - в той самой Пензенской губернии, в которой, по какой-то игре случая, были волнения из-за его отставки. Аракчеев был страшным барином для своих крестьян - и разрабатывал по приказанию императора систему освобождения, подобную той, которая была применена в 1861 г. Наконец, кто помнит сейчас, что Сперанскому прочили карьеру архиерея, на его проповеди стекался весь Петербург, а Аракчеев, не воевавший ни одного дня, внес ценнейший вклад в реформу армии, позволивший в конце концов победить в войне 1812 г.
Отставку Сперанского и отставку Аракчеева всегда встречали с восторгом. Их заслуги - заслуги реальные - забывались мгновенно. Разница лишь в том, как к ним стали относиться позднее. И Аракчеев, и Сперанский выросли в "золотой век" Екатерины, которому свойственно было "нестерпимое зверство". В духе этого века, чуть прикрытого лаком александровской эпохи, они и служили и управляли. Но один из них почил в бозе окруженный семейством, получив перед самой смертью от Николая титул графа, в должности наставника наследника престола - а другой, избравший своим девизом "Без лести предан", умер один, всеми презираемый и ненавидимый, и образцовое поместье его, за неимением наследников, было отписано в казну.
Впервые с императором Сперанский столкнулся в 1806 году, когда случайно, в связи с болезнью своего непосредственного начальника, попал к Александру I на доклад. Именно это свидание заставило государя обратить внимание на толкового чиновника, а затем и взять его с собой в Эрфурт на встречу с Наполеоном. Эрфурт дал новый виток карьере самородка, там он сумел произвести впечатление на всех. Наполеон, поговорив со Сперанским на одном из приемов, был настолько восхищен знаниями и логикой царского чиновника, что, подведя его к Александру, в шутку заметил: «Не угодно ли вам, государь, променять мне этого человека на какое-нибудь королевство?»
Многозначительный разговор в Эрфурте произошел у Сперанского и с российским императором. На вопрос Александра, как ему понравилась заграница по сравнению с отечеством, Сперанский сказал: «Мне кажется, здесь установления, а у нас люди лучше». — «Воротившись домой, — ответил император, — мы с тобой много об этом говорить будем». В результате всего лишь один государственный чиновник, выбившийся наверх из самых низов, из русской глубинки, заменил Александру I весь его кружок либеральных друзей, с которыми он раньше пытался подготовить в России европейские реформы.
Сегодня бывшего семинариста из низов, ставшего впоследствии графом, чаще всего называют «великим русским реформатором», хотя реально из его грандиозных планов по переустройству российского общества, к сожалению, удалось реализовать немного.
Одно время Сперанского в России называли не иначе как «французским агентом», а в его реформах видели влияние бонапартистской Франции. Особенно доставалось тогда планам судебной реформы, где многие находили прямую связь со знаменитым Кодексом Наполеона. В других проектах критики, наоборот, усматривали увлечение английским конституционным правом.
Старый спор, насколько патриотично в ходе национальных преобразований использовать зарубежные наработки, начался, как уже отмечалось, задолго до Сперанского и ведется в России до сих пор. Думаю, что Сперанский в своем подходе к западной науке чем-то напоминал Петра I. Если учесть, что всерьез обсуждение правовых вопросов началось в России только при Екатерине II и Александре I и отечественное правоведение находилось в то время приблизительно на том же уровне, что и кораблестроение в допетровские времена, нет ничего удивительного в том, что Сперанский во многом опирался на западное право. Как Петр Великий использовал опыт голландцев и англичан на отечественных верфях. Что не мешало обоим реформаторам оставаться русскими и действовать исключительно в национальных интересах.
Как всегда, точнее всех попал в яблочко Ключевский, называвший Сперанского «Вольтером в православно-богословской оболочке». Во всяком случае, парадоксальность оценки равнозначна в этой формуле неординарности самой личности.
К 1810 году главной проблемой для императора Александра I стало найти министра финансов, поскольку от должности отказывались все. И было из-за чего. С одной стороны, неумелое управление, а с другой — ряд войн и невыгодная российской экономике континентальная блокада Англии, навязанная Наполеоном, привели к тому, что государственный долг России достиг катастрофической черты. Бюджет на 1810 год вскрыл, что страна имеет 125 миллионов дохода, 230 миллионов расхода, 577 миллионов долга и ни малейшего резерва или хотя бы идеи, как получить дополнительный доход. Если учесть, что на политическом горизонте все отчетливее просматривалась полномасштабная война с наполеоновской Францией, а государству не хватало денег, чтобы прокормить армию, понятно, что ситуация являлась катастрофической.
На помощь призвали Сперанского. За два месяца, опираясь на идеи Адама Смита, он и разработал план выхода из финансового тупика. За короткий период, остававшийся до 1812 года, чуда Сперанский не совершил, но из кризиса страну вывел и позволил ей подготовиться к войне. Реформатор просто грамотно применил на русской почве западный опыт: установил жесткий контроль над государственными расходами, приступил к изъятию из обращения ассигнаций и образованию капиталов для их погашения, предпринял ряд мер по развитию внутренней и внешней торговли, ввел новые налоги и т. д.
Не вдаваясь в детали финансового плана Сперанского, замечу лишь, что в ходе этих преобразований он значительно увеличил и без того уже немалое число личных врагов. Впервые в отечественной истории Сперанский ввел начала отчетности и проверки финансового состояния страны, чем усложнил жизнь многим крупным российским казнокрадам. К тому же предложенный им бюджет обсуждался не двумя-тремя лицами, как это делалось раньше, а Министерством финансов и Государственным советом. В результате бюджет перестал быть черной дырой и стал открытым для контроля.
Сперанский сумел вызвать ярость даже у Наполеона. Желая вывести страну из кризиса, реформатор занялся разработкой новых таможенных тарифов и торгового уложения, чтобы поддержать национального производителя. В условиях континентальной блокады Англии удар пришелся главным образом по французским товарам, ряд которых Сперанский обложил солидной пошлиной. Одного этого шага уже хватало, чтобы вызвать недовольство Парижа. Однако еще большую ярость у Наполеона вызвала другая мера, предложенная Сперанским: разрешить швартоваться в русских портах судам с английскими товарами, пришедшими под нейтральным, например американским, флагом. Эта мера по существу выводила Россию из числа стран, бойкотировавших Лондон, и срывала все усилия Франции, направленные на ужесточение континентальной блокады.
Для Бонапарта это означало провал стратегического масштаба. Если бы Наполеон мог предвидеть, во что Франции обойдется деятельность Сперанского, то в свое время в Эрфурте уже не в шутку, а всерьез попытался бы обменять этого скромного российского чиновника не на одно королевство, а на два-три как минимум.
Все эти меры отвечали, естественно, исключительно национальным интересам, однако в ссылку Сперанский попал (очередной парадокс истории) как «французский агент». В преддверии столкновения с Францией в России все больше набирал силу примитивный национализм, требовавший, как это обычно бывает в таких ситуациях, начать борьбу с любыми иноземными заимствованиями.
Талантливый историк Карамзин и влиятельный вельможа граф Ростопчин, министр полиции Балашов и императрица Мария Федоровна, придворные и чиновники, иезуиты и православные иерархи, объясняя Александру I всю порочность идей Сперанского о реформировании России, настаивали на том, что царь не имеет права поступиться даже пядью дарованных ему предками и самим Господом Богом привилегий самодержца. Карамзин замечал:
У нас не Англия; мы столько веков видели судью в монархе и добрую волю его признавали вышним уставом... в России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит и любовь первых приобретается страхом последних... В монархе российском соединяются все власти, наше правление есть отеческое, патриархальное.
Самодержавие, с точки зрения противников реформ, являлось главным национальным достоянием России, следовательно, посягать на него мог только предатель. По их мнению, все предложения Сперанского были проникнуты заграничным «конституционным духом».
Михаил Михайлович Сперанский родился 1 января 1772 года в селе ЧеркутиноВладимирской губернии (сейчас Собинский район Владимирской области). Отец его, Михаил Васильев (1739—1801)[5], был причетником церкви в поместье екатерининского вельможиСалтыкова. Все заботы по быту целиком и полностью лежали на матери — Прасковье Фёдоровой, дочери местного дьякона.
Из всех детей до совершеннолетия доросли только два сына и две дочери. Михаил был старшим ребёнком. Он был мальчиком слабого здоровья, склонным к задумчивости, рано выучился читать. Почти всё своё время Михаил проводил в одиночестве или же в общении с дедом Василием, сохранившим замечательную память на разные житейские истории. Именно от него получил будущий государственный деятель первые сведения об устройстве мира и месте человека в нём. Мальчик регулярно ходил со своим слепым дедом в церковь и там читал «Апостол» и «Часослов» вместо пономаря.
Сперанский впоследствии никогда не забывал о своём происхождении и гордился им. Его биограф М. А. Корф рассказывал историю, как однажды вечером он заглянул к Сперанскому, тогда уже видному чиновнику. Михаил Михайлович собственноручно устраивал себе постель на лавке: клал овчинный тулуп, грязную подушку.
Мальчику было шесть лет, когда в его жизни произошло событие, оказавшее огромное влияние на дальнейшую жизнь: летом в Черкутино приехали владелец поместья Николай Иванович и протоиерей Андрей Афанасьевич Самборский, который был тогда гофмейстеромДвора наследника престола Павла Петровича, а позже (с 1784 года) стал духовником великих князей Александра и Константина Павловичей. Самборскому мальчик очень полюбился, он познакомился с его родителями, играл с ним, носил на руках, в шутку приглашал в Петербург.
Владимирская семинария
Около 1780 года Михаил был устроен во Владимирскую епархиальную семинарию, где, ввиду обнаруженных им способностей, и был записан под фамилией Сперанский, то есть подающим надежды (от латинского speranta). В этом заведении у Сперанского открылись блестящие способности: страстная любовь к чтению и размышлениям, самостоятельность и твёрдость характера, а также ярко выраженное умение ладить со всеми, добродушие и скромность. Среди самых способных учащихся необычайно одарённый Сперанский выдвигается на первое место. Помимо языков (русского, латинского, древнегреческого) семинаристы штудировали риторику, математику, физику, философию и богословие. Конечно, методика обучения была схоластической, огромное количество текстов заучивалось наизусть. Став «студентом философии» (1787 год), Сперанский, ранее удостоенный чести носить архиерейский посох, был взят в «келейники» к ректору (префекту) семинарии игумену Евгению (Романову).
В этом же году Сперанский предпринял первое в своей жизни относительно дальнее путешествие в Москву для встречи с Самборским. 16 июня 1788 года Сперанский пишет Самборскому из Владимира с мольбой к столичному покровителю письменно походатайствовать перед церковным начальством об удовлетворении своих стремлений учиться в Московском университете и изучать дополнительные иностранные языки. Реакция Самборского неизвестна.
Летом 1788 года Владимирская семинария была объединена с Суздальской и Переяславской семинариями в одно учебное заведение, расположившееся в Суздале. Синод был озабочен низким уровнем подготовки священнослужителей. Во многих семинариях, по его мнению, слушателям не давали достаточных знаний. Поэтому было принято решение о создании на базе Славяно-греко-латинской семинарии, располагавшейся в Александро-Невском монастыре Петербурга, «главной семинарии», которая в 1797 году была преобразована в Духовную академию. Программа была составлена с учётом рационалистического и философского духа того времени. Она предусматривала безусловное изучение как традиционных семинарских дисциплин — богословия, метафизики, риторики, древнегреческого языка, так и дисциплин светских — математики, истории. В распоряжении семинаристов была богатейшая библиотека, в которой имелись в подлинниках труды многих западноевропейских мыслителей.
Александро-Невская семинария
В Александро-Невскую семинарию направлялись лучшие слушатели провинциальных семинарий со всей России. В их число удостоился чести попасть и Михаил Михайлович Сперанский, по направлению прибывший в столицу. В обновлённой Александро-Невской семинарии главный упор (помимо собственно богословских дисциплин) был сделан на высшую математику, опытную физику, «новую» философию (включая творчество «богоборцев» Вольтера и Дидро) и на французский язык (международное средство общения интеллектуалов того времени). Во всех этих дисциплинах Сперанский быстро сделал блестящие успехи. Свободно овладев французским, он увлёкся просветительской философией, что наложило несмываемый отпечаток на него в будущем. Чрезвычайно интенсивный характер обучения в «главной семинарии» вместе с суровым монашеским воспитанием воздействовали на семинаристов в сторону выработки у них способности к продолжительным и напряжённым умственным занятиям. Постоянные упражнения в написании сочинений развивали навыки строгого, логичного письма. Выдающийся ум и независимость суждений проявляются в ученических проповедях Сперанского.
Среди сокурсников Сперанского были: будущий экзарх Грузии Феофилакт, литератор и переводчик греческих классиков Иван Иванович Мартынов, поэт, преподаватель риторики, историк Сибири, визитатор сибирских училищ, автор «Исторического обозрения Сибири» Пётр Андреевич Словцов.
Учительство
В 1792 году митрополит Санкт-Петербургский Гавриил предложил Сперанскому остаться в стенах семинарии для преподавания естественно-научных дисциплин. Весной он был определён на должность учителя математики «главной семинарии» России; через три месяца Сперанскому поручили вести ещё и курсы физики и красноречия, позднее (с 1795 года) — курс философии. Помимо лекционной работы молодой преподаватель со страстью занялся литературным трудом: писал стихи, составил развёрнутую «канву романа», размышлял над сложнейшими философскими проблемами. В журнале «Муза» за 1796 год были опубликованы его стихотворения: «Весна», «К дружбе». Наиболее значительное из его произведений данного времени — «Правила высшего красноречия», другое — рассуждение «О силе, основе и естестве». Оба были опубликованы уже после смерти Сперанского.
Михаил Михайлович родился в селе Черкутино, первого января 1772 года. Вопрос о дате рождения вызывал споры ещё при жизни самого Сперанского. Даже близкие друзья подчас не знали точной даты рождения Михаила Михайловича. Так, например, старый приятель Сперанского - П.А. Масальский в одном из своих писем поздравлял своего друга с 44-летием, тогда как на самом деле имениннику исполнилось уже 45 лет. Сам граф порой путался в том, сколько лет ему исполнялось. Лишь только благодаря исповедным росписям стало известно точно, что М.М родился 1 января 1772года.
Отец Михаила был священником в селе Черкутино (Черкватино), звали его Михаил Васильевич, внешне он был огромен, за что на селе и среди близких звался "Ометом" ( Ометом называлась скирда, сложенная из больших снопов сена) Корф говорит о том, что отец графа был человеком тихим, спокойным и добродушным, без всякого образования. Отсюда можно сделать небольшой вывод о том, что всё -таки Михаил Михайлович принял в своем характере отцовские черты - тихий семейный человек, любящий своих родных, всегда старался помочь людям тем, что было в его силах и возможностях. Об отце Сперанского необходимо сказать и то, что он был человеком здравого ума, полностью отдавал себя церкви. Состарившись , Михаил Васильевич, уступил свое место зятю, а не остался служить при церкви до самой смерти. Хотя на церковные службы до самой своей кончины, он ходил и никогда их не пропускал, даже если сильно болел.
Мать Михаила Михайловича, Прасковья Федоровна по воспоминаниям Корфа была очень религиозной ,гостеприимной и уважаемой в обществе, никогда не бросала слов на ветер, в доказательство к этому можно в пример привести случай, связанный с самим рождением Сперанского, когда его мать перед появлением сына дала обед- сходить поклониться святым мощам в Ростов, в честь рождения ребенка. После того как ребенок родился и смог самостоятельно находится без матери , Прасковья Федоровна пошла в Ростов, сдержав данное обещание. Ведя очень порядочную жизнь, женщина умерла в преклонном ,для того времени, возрасте- 83 года . Примеру матери следовал и сын. Когда Сперанский был отправлен в ссылку в Новгород, а затем в Сибирские губернии, он всегда выполнял данные обещание, обещал разобраться в делах губернатора- разбирался, обещал помочь простому человеку- помогал.
Но, не смотря на родителей основным воспитанием и большее влияние, как считает Корф М.А., на Сперанского произвели его бабушка с дедушкой по отцовской линии (в своем мнении Корф опирается на различные местные очерки и свидетельства). Это проявилось в том, что дедушка Василий Михайлович, будучи слепым(ослеп за год до рождения внука) заставлял маленького Мишу читать книги вслух, причем обычай чтения церковных книг был таковым - большую книгу ставили на налу, Сперанский становился на лавку и так читал книги для своего деда, который был достаточно строг к своему внуку. Любую ошибку, которую допускал Сперанский при чтении , дед сразу же исправлял или поправлял. Благодаря дедушке и постоянному чтению церковной литературы у Сперанского проявились такие качества как любовь к книгам, усидчивость, терпимость, понимание того , что сразу ничего не получится. Сам Михаил Михайлович в своих воспоминаниях , говорил о том, что дедушка был строг, но тем не менее он очень много дал Сперанскому в этой жизни-«Наставления его удержались у меня в памяти, строгость его пошла мне в прок!».
Бабушка же для Михаила, с самых ранних лет служила примером некой целеустремленности, выдержки, терпимости. Внешне Сперанскому его бабушка запомнилась как очень худая, высокая женщина, которая в любое время суток, не смотря ни на что, находилась перед образами и всегда была в молитве. Сам он её называл неким призраком, который в памяти отложился у него надолго и преследовал его на протяжении всей жизни.
Само же детство Сперанского прошло за книгами и учебой с самого раннего возраста, и это понятно почему. Ведь он был воспитан под строгим контролем своего дедушки, и конечно же на него оказывали влияние своим поведением бабушка и родители.
Таковым было влияние самых близких людей на М.М Сперанского. Именно благодаря этим чертам характера ,которые были воспитаны в ребенке сельского священника, помогли в дальнейшем достигнуть успехов Михаилу Сперанскому, пройдя от студента Владимирской духовной семинарии до одного из самых главных политических деятелей России первой половины XIX столетия.
В Черкутино сохранился дом, возведенный в конце XVIII – начале XIX века, который был построен на средства Михаила Сперанского для его сестры Марфы. Она была замужем за священником Третьяковым и проживала в новой постройке с мужем и матушкой Прасковьей Федоровной. Сегодня памятник XVIII столетия «Дом Сперанского», включенный в список выявленного культурного наследия, находится в аварийном состоянии.
Музейно-выставочный зал имени М.М. Сперанского в селе Черкутино Собинского района был открыт в ноябре 2019 г. Идея создания музея в Черкутино появилась у активистов села во главе с Инной Щегорцевой не случайно. В Черкутино в 1772 г. родился М.М. Сперанский, видный государственный деятель, реформатор и составитель полного свода законов Российской империи.
Музей создавался при поддержке руководства Собинского района, а также – спонсора Павла Павлова, главы посёлка Ставрово. Лаконичный чёрно-белый дизайн и внутреннюю отделку основного зала обеспечила творческая команда Инны Щегорцевой – идейного вдохновителя и директора музея. Несмотря на все сложности, здесь был создан особый музейный дух, благодаря которому экспозиция получилась достойная.
Здание музея имени Сперанского, построенное в 1805 году, принадлежало некогда приходу села Черкутино, и в нем располагалась церковно-приходская школа. Оно находится в самом центре села, рядом с колокольней разрушенного в 1967 г. храма Рождества Богородицы (1802 г.), преобразованной ныне в церковь Святителя Николая. Представление о расположении этого здания и других старинных объектов села Черкутино можно составить по макету села, который находится в центре музейного зала.
В музее пока нет подлинных экспонатов, связанных с Михаилом Сперанским. Тем не менее, здесь есть, что посмотреть. Гордость экспозиции – старинная книга, изданная в то время, когда жил выдающийся законотворец Российской империи. В музее есть старая карта 1913 г., подписанная последним представителем княжеского рода Салтыковых, усадьба которых расположена в селе Черкутино. В экспозиции представлено старинное издание «Псалтыри», хоть и плохо сохранившееся, но найденное в недрах черкутинской земли. Сотрудники музея надеются, что им удастся достать хотя бы одно прижизненное издание свода законов, созданных Сперанским.
Современный музейно-выставочный зал демонстрирует посетителям, как старинные артефакты, так и новинки компьютерного оборудования, которое позволяет полнее узнать о жизни и деятельности М.М. Сперанского и дополняет эту необычную экспозицию, делая её более интересной и доступной для восприятия.
В музее проводятся различные интерактивные программы для гостей, театрализованные праздники и творческие вечера и встречи. Тут можно не только научиться писать самым настоящим гусиным пером, но и узнать, как правильно его подготовить для письма. Желающие смогут отдохнуть на старинном сундуке. Сотрудники музея пригласят гостей прогуляться по старинным улицам Черкутино. Во время увлекательной экскурсии можно узнать о тесном переплетении судеб государственных особ и приближенных к ним людей с древним селом Черкутино, познакомиться с местными преданиями и легендами.
Здание нового музея непосредственно не связано с жизнью М.М. Сперанского. Дом, который Михаил Михайлович построил в Черкутино для матери и сестры, до сих пор стоит заброшенным и, к сожалению, продолжает разрушаться, несмотря на статус объекта регионального культурно-исторического наследия. За последние годы у него сменилось несколько собственников. Местные власти пытались выкупить это здание, но пока безуспешно. Но жители Черкутино не теряют надежды, что и этот дом рано или поздно станет частью музейного комплекса выдающегося земляка М.М. Сперанского.
