Назад| Оглавление| Вперёд

Рано или поздно половинчатая ситуация в стране должна была взорваться, и произошло это в августе 1689 года. Строго говоря, что именно произошло — история не то чтобы умалчивает, а скорее говорит слишком много. Сторонники Софьи обвиняли «медведиху» в том, что она подослала убийц к Софье: пойманы были трое негодяев с ножами, шатавшихся по Кремлю. Под пыткой эти трое показали, что их подослала Наталья Кирилловна с заданием — убить Софью и Василия Голицына. Нарышкины, разумеется, отрицали свою причастность, и даже если причастность и была — доказать ее очень трудно.

Странная это история — вдруг посреди Кремля оказываются трое бродяг с ножами за голенищем... Во время стрелецкого бунта, «хованщины» 1682 года, в Кремль кого только не носило, но теперь-то ведь никакого мятежа и бунта нет, Кремль — резиденция правительства, «первого царя» и «правительницы», на воротах стоят вооруженные стрельцы и кого попало не пропустят. Откуда же трое бродяг?! Может, постарались агенты Нарышикных, то ли подкупленные люди, то ли их тайные сторонники? Очень возможно. Но не менее возможно и другое — что сами убийцы от начала до конца подложные и сторонники Софьи «нашли» их посреди Кремля ровно потому, что сами туда провели.

Сам факт, что были такие, шатались по Кремлю, доказывает мало что. Ну может быть, и готовили эти людишки человекоубийство. Может, хотели прирезать и Софью — потом можно было очень дорого сбыть ее голову Нарышкиным... Но очень может быть, никакого отношения к этим людям Наталья Кирилловна и в самом деле не имела. Не доказано ведь совершенно ничего, никак не прослежены их связи, а сами пойманные вскоре исчезают.

Может быть, конечно, что исчезли они вовсе не для современников, а для нас с вами — просто одна часть документов известна, а другие пропали, не дошли до нас и нам неизвестны. В изучении истории такие вещи происходят на каждом шагу, что поделать. Но если пойманные «гулящие люди» и впрямь исчезли без следа — это очень и очень подозрительно. В этом случае похоже, что сторонники Софьи пытались «слепить дело», а когда не получилось, не потянулась однозначная, для всех очевидная ниточка к Нарышкиным, поспешили спрятать концы в воду. Необязательно все должно было кончиться для бродяг плачевно; совершенно не могу исключить вариант, что где-нибудь в Белгороде или Курске объявился вскоре странный человек с поясом, набитым золотыми. И если не болтал лишнего, постепенно вышел и в купцы...

Они сами сознались? Тоже недоказательно, потому что мало ли какие фантастические вещи показывают люди под пытками! Скажем, несчастные «ведьмы» у немецких инквизиторов давали такие показания, что только диву даешься: и на шабаш они летали, и с дьяволом совокуплялись, и недород, ураган, наводнения организовывали.

Одним словом, темная история.

А через несколько дней происходит еще одна, не менее темная: прибегает в Преображенское некий человек с криком, что, мол, там в кустах сидят вооруженные люди, хотят извести царя. По другим сведениям, прибежал не «человек незнаемый», а стрелец из караула: мол, остальные караульщики баются со злоумышленниками, давайте подмогу, спасайте царя!

Эта история еще темнее первой, потому что этих-то злоумышленников вообще никто в глаза не видел. Сидели, мол, в кустах, ждали царя... Почему именно царя? Кто сказал, что вообще кого-то ждали? И были ли они вообще, эти загадочные люди, под вечер засевшие в кустах?

История с засланными от Софьи убийцами важна потому, что стала спусковым механизмом для важных исторических событий. Дело в том, что Петр, только что вернувшийся из Немецкой слободы, Кукуя, и завалившийся спать, смертельно перепугался этих загадочных убийц. В одной рубашке, с перекошенным лицом, кинулся Петр бежать, спасаться куда глаза глядят. Издавая дикие вопли, судорожно дергая лицом и всем телом, еле взобрался он на лошадь, и бедное животное рвануло под обезумевшим седоком. Петр прискакал в Троице-Сергиеву лавру, под защиту могучих стен, отдался на волю монахов — вот, святые отцы, спасайте, меня убивают! Судя по всему, он и правда был невероятно перепуган. Впрочем, и потом множество раз в ситуации малейшей опасности будет повторяться эта реакция — истерика, эпилептический припадок, сдавленные вопли, паническое бегство куда глаза глядят.

Уже утром в Троицу приезжает Меншиков, привозит «милому другу» портки и какую-никакую одежду: Петр ведь ускакал буквально в нательной рубашке, едва прикрывшись. Петр отказывается выйти из-под защиты колоссальных стен монастыря-крепости, и весь его двор из села Преображенское перемещается именно сюда. По всей стране звучит призыв ко всему дворянству, ко всем государственным чиновникам, к армии — собираться сюда, к Троице-Сергиевой лавре! Собирать дворянское ополчение, двигаться всей силой против изменщиков, пытавшихся убить «второго царя».

Разумеется, Софья от своего имени и от имени «первого царя» тоже созывает дворянское ополчение: всем идти в Москву, в Кремль, — звучит ее грозный приказ!

Что не выдержали нервы у Петра, очевидно, кто спорит, но очень уж похоже — не у него одного, у обеих сторон попросту не выдержали нервы. Может быть, дело тут в женитьбе Петра: по тогдашним русским обычаям женатый парень становился взрослым, и наследник престола, женившись, уже получал право сесть на престол. Вот и не выдержали нервы и у Софьи, и у сторонников Петра.

И в конце августа 1689 года страна оказывается в ситуации пока холодной, без пальбы, но совершенно реальной войны — гражданской и династической. Два правительства в стране: одно — в Москве, другое — в Троице-Сергиевой лавре, и каждое требует лояльности от каждого сколько-нибудь заметного в стране человека. Требует явиться «конным, людным и оружным», изъявить свою лояльность и высказаться в пользу именно этого правительства.

Страна выбирает Нарышкиных. Со всей огромной страны медленно, но неуклонно течет ручеек в Троице-Сергиевую лавру. Из Москвы, из лагеря Софьи, течет точно такой же ручеек, вплоть до последних, казалось бы, на сто рядов проверенных людей. Разумеется, множество людей выбирает лавру не потому, что в чем-то убеждены, что-то считают или на кого-то полагаются. 90% дворян, не говоря о рядовых солдатах и стрельцах, руководствуются не соображениями о судьбах России, а собственными эгоистическими стремлениями, страхами и расчетами. А очень часто — и прямыми приказами благодетелей, начальников или сюзеренов.

Но и выбор, несомненно, есть, уже хотя бы выбор тех, кто полномочен приказать этим 90% или убедить их в чем-то. Расчет на милости, если Нарышкины победят? Но ведь и Милославские не поскупятся для тех, кто посадит Софью на трон. Прямой подкуп? Но никаких невероятных богатств, никаких возможностей раздавать придворные чины нет у Нарышкиных или, вернее — их не больше, чем у политических конкурентов; они не богаче Мило-славских и их сторонников, да и сам претендент на престол с их стороны все-таки более «неказистый» — «второй царь», а вовсе не первый и не правитель...

Почему же страна все-таки выбирает Нарышкиных?

Одна причина проста — это пол Софьи. Представим себе, что на ее месте была бы не дочь царя Алексея Михайловича, а сын. Скажем... ну, тот же Василий. Пусть даже не наделенный всеми талантами и достоинствами Василия Голицына, но и не дурачок, не ничтожество, не трус... Скажем, нечто среднестатистическое, эдакий человек средних талантов и способностей (как основатель династии Михаил, например). Или человек с теми же способностями, что сама Софья, но только мужчина?

Странно, что эта мысль до сих пор не приходила в голову нашим историкам, она ведь вообще-то ведь элементарна. Но все, кого я спрашивал, как по их мнению: а что, если бы на стороне Милославских сидел бы на престоле не Софья Алексеевна, а сын... назовем его хотя бы Василий Алексеевич, и пусть он будет тех же лет (в 1689 году Софье был 31 год)? Иван Алексеевич, болезненный и неумный, «головой скорбный» — это, конечно, не знамя. Ну, а если бы знамя все-таки у Милославских имелось бы? И все, с кем я обсуждал такую возможность, единодушны — в этом случае у Петра не было бы ни одного шанса. Ни единого!

Вот и лолучается, что страна готова была признать женщину правительницей, по мере привыкания к ситуации, и правящей царицей. Но именно что не выбрать, а признать, раз уж сложилась такая ситуация; смириться с положением вещей, раз уж нет лучшего претендента; согласиться с тем, что женщина сидит на престоле по старому доброму принципу: «на безрыбье и рак рыба». А вот выбрать женщину в цари, взять на себя ответственность за то, что она будет сидеть на престоле, отдать ей власть — к этому Россия готова еще совершенно не была.

Но это — только одна и, очень может быть, далеко не основная причина. Допускаю, что это прозвучит невероятно, даже дико, но похоже, власть досталась Петру именно потому, что и он лично, и Нарышкины олицетворяли собой самый кондовый застой.

Все знают, что Софья и Голицын — это реформы, это движение. А Петр — это стоящая за ним «медведиха» с ее кланом людей не идейных, умственно некрупных, совсем не рвущихся что-то делать. В самом Петре ничто абсолютно не позволяло разглядеть преобразователя.

Да, к этому времени у Петра уже было две или три тысячи «потешных войск». Но ведь «полки иноземного строя», офицеры-иностранцы, команды на голландском и немецком, вполне «иностранный» вид армейских соединений к тому времени вовсе не были в России чем-то необычным, чем-то вызывающим удивление и интерес. В Преображенском и Семеновском полках вовсе не было чего-то, выгодно оттенявшего их, заставляющего выделить из всех остальных «полков иноземного строя», а ведь вся русская армия с 1680 года состояла из регулярных полков с европейской выучкой.

Какие-то европейские вещи, которые любил Петр? Учение у европейцев?

Во-первых, ну кто в России знал, чему и у кого учится Петр? И кого это интересовало?

Во-вторых, не было у Петра никакого такого «европейского учения». То есть и глобус ему показывали, и всяческие приборы, и карты. Но показывали не больше, чем должны были показать любому русскому принцу, да к тому же не из числа «основных наследников». Федора, «первого наследника престола», учили несравненно серьезнее и куда более по-европейски.

Трубка во рту? Пьянки в Кукуй-слободе? Дружба с Францем Лефортом? Но это ведь уж никак не говорит о программе преобразований, а свидетельствует разве что о готовности перенимать худшие стороны жизни европейцев. В самом же приятном случае говорит все это о мятущейся юности, стремящейся все на свете попробовать, во всякой гадости хоть немного да поучаствовать, хотя бы из любопытства. В худшем случае буйства Петра свидетельствуют о его развращенной и грубой натуре. Но уж никак все эти поступки не свидетельствуют о желании что-то в стране менять по существу.

К тому же 17-летний Петр никогда не высказывал своей приверженности к преобразованиям, не говорил о желании разрушить старину. Позже ему будут приписывать ненависть к боярству, к «византийщине», к старомосковской старине... Но все это чистой воды выдумки, потому что сам Петр никогда ничего подобного не говорил; по существу дела, он вообще ни о чем серьезном никогда не говорил, ничем определенным не интересовался, никаких проектов не строил. Василий Голицын мог кого-то пугать (или привлекать) своими масштабными программами, но вот у Петра-то их как раз нет и в помине.

В определенной степени для захвата власти это даже и хорошо... С одной стороны — не привлекает Петр активных людей, преобразователей, дельцов, а с другой — как раз не отпугнет людей пассивных, не склонных куда-то мчаться (а их-то всегда большинство). И судя по выбору, который делает Россия, большинству ее правящего слоя как раз важнее «не отпугивать» перспективой реформ.

Приходится сделать вывод, что сторонников европеизации в России 1689 года немного, и «спокойный» вариант изменений, без «вскидывания на дыбы», возможен в основном тогда, когда у государственного кормила стоят люди, пришедшие к власти законным путем, но и без прямых выборов, например те же законные наследники престола. И считаться с ними приходится, и в то же время как бы стоят они у власти помимо воли каждого отдельного человека... Если потребуют они, эти законные монархи, участия в реформах, изменения образа жизни — что ж, придется подчиниться! Но не выбирать же самому, по доброй воле то, что делать в любом случае будешь из-под палки, морщась и проклиная все на свете...

Как только Россия смогла выбрать — она выбрала лагерь, меньше связанный с преобразованиями страны.

В лавре, когда в нее уже начали съезжаться бояре и дворяне, мать и патриарх специально уговаривали Петра вести себя так, как от него ждут: ходить тихими шагами, говорить скромно и кротко, побольше проводить времени в церкви, обо всем спрашивать мнения старших...

А в-третьих... Кто сказал, что, приезжая в Трои-це-Сергиеву лавру, россияне выбирали Петра?! Петра и видно не было, и слышно. Ну, бегал такой по Преображенскому и Семеновскому, играл в войнушку, безобразничал в Кукуе... ну и что? Кто знал Петра? Кто с ним говорил, кто считал его серьезным фактором политики?

А никто. Знали не его, а мать, Наталью Кирилловну, «медведиху». Знали ее брата, Льва Кирилловича, их дальнего родственника Никиту Стрешнева. Знали патриарха, знали Федора Юрьевича Ромодановского, который хорошо относился к Петру. Вот эти люди были в политике важны, и именно они шли к власти. Они и вели переговоры, обещали места, расставляли альянсы, уговаривали и запугивали.

Эта коалиция, клан Нарышкиных, и получила власть в конечном счете.

До самой своей смерти 25 января 1694 года Наталья Кирилловна Нарышкина не то что не передала Петру всей полноты власти... Она и близко не подпускала его к принятию сколько-нибудь важных решений. Более того, есть серьезные основания полагать, что именно она развивала в Петре самые дурные наклонности — к пьянству, к разврату, к безумствам разного рода, лишь бы он занимался потешными, войной, любовницами, приятелями, собутыльниками, флотом, женой... чем угодно. Впрочем, с женой она его тоже умело и целенаправленно ссорила, и тоже с понятной целью — чтобы сын не имел тыла в собственной семье, не мог бы начать с ней серьезную войну... Впрочем, куда уж ему!

Так что к власти шел никак не лично Петр, а позиция Натальи Кирилловны была хорошо известна в России — никаких перемен! Позиция странноватая для воспитанницы видного «западника» Матвеева, для дочери капитана в «полку иноземного строя», но что тут поделать?! Да, вот такая позиция. При ней... скажем так, в первые годы правления Петра, до смерти матери, никакие перемены в управлении страной и не происходили. Уж конечно, не была никак реализована затея Василия Голицына, и даже немногое, что успели сделать Федор и Софья, уничтожилось.

Запрет носить старомосковскую одежду в официальных ситуациях забылся напрочь. Местничество подняло голову — хорошо хоть, разрядные книги уже сожгли, не было старого позорища в прежних масштабах. Обычай надевать на «трусов» женские охабни восстановился. Театр уничтожен, позже его по новой, на голом месте, воссоздаст царевна Наталья, любимая сестра Петра, через несколько лет после смерти матери.

Федор и Софья с Голицыным придавали огромное значение справедливости правосудия, прекращению мздоимства и взяточничества чиновников. Они старались платить должностным лицам побольше, чтобы они были нечувствительны к предложениям хотя бы мелких взяток и обрели бы чувство собственного достоинства.

Теперь же установилось, по словам князя Бориса Куракина, «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная», «судейские неправды» и прочие безобразия.

Все зависело от клана Нарышкиных, где заправляли несколько человек. Первой, разумеется, была Наталья Кирилловна, по словам все того же Куракина, «править была некапабель (от французского «ne capable» — неспособна), ума малого». Самый умный из ее «конфидентов», князь Борис Голицын, был человек неглупый и хорошо образованный, но «пил непрестанно» и, руководя Казанским дворцом, совершенно разорил Поволжье.

Лев Кириллович Нарышкин, родной брат царицы, человеком оказался беззлобным, не подлым и даже не сводил счеты с Милославскими за прежние унижения. Человек «взбалмошный, недалекий и пьяный», он делал много добра самым случайным людям, «без ризону, по бизарии своего гумору». Никакими государственными делами он себя не прославил, никому не был особенно нужен, и кличку ему дали «Кот Кириллович».

Свойственник обоих царей по бабушке, Тихон Стрешнев оценивается Куракиным как «человек недалекий», но лукавый и злой и «великий нежелатель добра кому угодно».

Клан Лопухиных так и не выдвинул ярких лидеров или представителей, так и остался в истории слепым пятном с надписью: «Лопухины». Было их человек до тридцати, «людей злых, скупых ябедников, умов самых низких».

Эти «господа самого низкого и убогого шляхетства», самая жалкая клика... или чтоб было приличнее — эта компашка и пришла к власти, оттеснив Боярскую думу от принятия любых решений, и первые аристократы Московии «остались без всякого провоира и в консилии или в палате токмо были спектакулями».

Служилое и приказное общество было вполне под стать пришедшей к власти клике. Эту публику и «чистить» не пришлось, достаточно было снять внешнее давление, страх опалы, разжалования, наказания. Видимо, отвращение московитов к «приказным крючкам» все же имело под собой некоторое основание.

Судить об этом обществе можно хотя бы по запискам окольничьего Желябужского, наблюдателя и даже участника многих дел в те годы. В этих записках длинной вереницей проходят самые разные лица — от бояр и окольничьих до обычных приказных дьяков, судимых за самые разнообразные... скорее, пожалуй, за довольно однообразные преступления: женоубийство, оскорбление девичьей чести, подделку документов, «неистовые слова» про государя, «непристойную брань» во дворце, за кражу золотых монет с помощью Тихона Стрешнева.

Самое яркое преступление совершил, пожалуй, князь Лобанов- Ростовский, который на Троицкой дороге разбоем отбил царскую казну. Зачем ему, владельцу нескольких сотен крестьянских дворов, было это нужно, история умалчивает. За разбойное нападение князя били кнутом, и тем не менее через шесть лет, в Кожуховском походе, он уже упомянут как капитан Преображенского полка.

По справедливому замечанию В.О. Ключевского, «в этом придворном обществе напрасно искать деления на партию старую и новую, консервативную и прогрессивную: боролись дикие инстинкты и нравы, а не идеи и направления».

Возникает естественный вопрос: почему же все, что делали Федор, потом Софья и Голицын, так обрушилось?! Тем более так легко и так мгновенно обрушилось?!

Что поделать! Московия оставалась очень молодым примитивным государством, где все очень непрочно, неустойчиво уже из-за отсутствия устоявшихся традиций государственной жизни. Где все легко разрушить, потому что вся-то государственность держится на преданности буквально нескольким людям и на трудовых усилиях буквально нескольких человек.

Я уже постарался показать, как невероятно узок круг всех, кто может в Московии вообще принимать хоть какие-то решения. Несколько десятков, от силы сотен человек определяют жизнь десятков тысяч. Все лично знают всех, все отношения патриархальны и просты. Под этой пирамидой и вне ее миллионы людей живут практически вне государства. То есть они помогают ему, участвуют в его делах, но нерегулярно, и для них, может быть, важнее жизнь их семьи и общины, чем Московского государства.

Если устраняются «верхние» несколько человек, возглавлявших властную пирамиду, вполне могут пойти насмарку их усилия что-то перестроить, изменить или улучшить. Потому что остальные служилые десятки тысяч честно исполнят приказ, но сами они вовсе не несут в себе тех идей, которые вынашивают верхушечные несколько сотен.

Царь и его приближенные заставляют не брать взяток, не тянуть с делами и вообще вести себя прилично? Приказные и будут вяло, но старательно выполнять монаршую волю, тем более что и вынужденно честным приказным быть все же лучше, чем вылететь со службы, а то и угодить под следствие.

Нет усилий царя и приближенных? И их самих тоже нет? Тут же сто дьяков и тысяча подьячих начинают воровать вдвойне и втройне, вознаграждая самих себя за «воздержание» времен Софьи и Голицына. А это, в свою очередь, отражается на жизни уже десятков тысяч людей — почитай, всего служилого сословия.

Знала ли Россия обо всем этом, когда ехала не в Москву, к Софье, а в Троице-Сергиеву лавру, к Нарышкиным? Ну конечно же, знала, а если и не могла выразить словами, то чувствовала, понимала не словесно, а на уровне эмоций. Да и как можно было всего этого не знать?!

Ну, вот он и сделанный выбор...


Назад| Оглавление| Вперёд